– Ну хорошо. Когда она переезжала, мы просто поссорились, она так родителей довела, что я с ней перестала разговаривать, а потом эта история с арестом и тюрьмой, а я замуж собиралась за человека с положением, – недовольно скривив губы, вывалила Настя.

– Опять врете, Анастасия Игоревна, – откидываясь на спинку стула, произнесла Саша. Сейчас она чувствовала себя хозяйкой положения. И хотя Огородниковой было тридцать пять, а ей всего двадцать один, ей казалось, что она умнее, сильнее и увереннее, несмотря на все Настины бриллианты и дорогие машины за окном. – Я уже беседовала с Алениными институтскими подругами, – сказала Саша, внимательно следя за лицом собеседницы.

Огромные серые глаза расширились, то ли от злости, то ли от испуга, потом вытянулись в узкую линию, и наконец Настя, справившись с собой, взглянула на Сашу равнодушным, невыразительным взглядом.

– И что вам наболтали эти сплетницы?

– Эти взрослые, серьезные, весьма преуспевающие женщины рассказали мне следующее. Это вы познакомили Алену с тем парнем, вначале он ухаживал за вами. Вы даже строили на его счет определенные планы. Мальчик был крутой, из богатенькой семьи, весьма выгодная партия. Но тут вмешалась Алена, и он сделал рокировку. Вы злились, ревновали, завидовали, натравливали на сестру родителей и в конце концов выжили ее из дома. Нет, конечно, вы не хотели, чтобы Алена из дома ушла, вы хотели ее с хахалем поссорить. И безумно бесились, когда вышло наоборот, и даже замуж собрались назло им обоим за староватого, влиятельного, перспективного, но весьма скучного и совершенно некрасивого и нелюбимого человека, – сверля Анастасию неприязненным, осуждающим взглядом, рассказывала Саша. Собеседница упорно смотрела в окно, стараясь скрыть эмоции. – И вот когда вы готовились к свадьбе, стряслось несчастье с сестрой. Нет, вы не раскаялись в своем злопыхательстве, наоборот, вы пошли в тюрьму и заявили, что так ей и надо, ну и еще что-то в этом роде, и с тех пор навсегда вычеркнули Алену из своей жизни. Но вот почему вы не захотели встретиться с сестрой после ее освобождения? Вам было стыдно? Вы все еще ее не простили? Боялись, что она вас не простит? А может, все-таки вы с ней встретились? И даже успели еще раз поругаться?

– Что еще за чушь? – встрепенулась от подобного предположения Настя и раздраженно затушила в пепельнице сигарету. – Мы с ней не виделись и даже не разговаривали, и я абсолютно не чувствую себя виноватой, каждый сам строит свою жизнь. Я своей довольна. И еще. – Она плотно сжала губы и спустя минуту, очевидно, справившись с эмоциями, заявила холодным, но спокойным голосом: – Если вам так нравится собирать сплетни и копаться в чужом интиме… – Сашке не нравилось, но оправдываться было глупо, поэтому она тоже сузила глаза и уставилась на собеседницу, ожидая продолжения. – Да, у меня был с Витом роман, до Алены. Да, я с ним познакомилась первая. Но к тому времени, когда он переключился на сестру, мы уже поссорились. И я ее предупреждала, что добром ее увлечение не закончится. Но она вместо того, чтобы послушать, стала орать на каждом углу – мы учились в одном вузе, – что отбила у меня крутого парня, что я от зависти едва на стену не лезу и прочие гадости. Дура сопливая, – снова не справившись с эмоциями, зло бросила Настя, отвернувшись к окну. – Я знала, что он за дерьмо, и рассказала родителям, думала, они ее образумят. Напрасно. А уж когда она к нему переехала, мы в универе иногда виделись, – пояснила Настя уже совсем другим, лишенным высокомерия тоном. – Она там иногда появлялась, наверное, чтобы светануться, потому что на учебу к тому времени уже забила, вся в шмотье дорогущем, иногда на его тачке, с сигаретками, косячками и так далее, этакая «Sophisticated Lady». Я пыталась с ней поговорить, объяснить, что за все платить придется, тогда я, конечно, не предполагала, что так дорого, – вздохнула она, делая глоток воды, – но куда там! – Настя взмахнула тонкими ухоженными руками. – Однажды мы разругались вконец, дело было в курилке, при посторонних, после этого я с ней больше не виделась, – жестко закончила она. – И мне наплевать, что с ней стало и как она страдала, бедненькая. И если это все, что вы хотели узнать, я, пожалуй, пойду. Дальнейшие беседы я буду вести только в присутствии моего адвоката.

Предъявить ей Саше было нечего, и она молча смотрела, как Анастасия Огородникова покидает ресторан уверенной походкой, вызывающе вскинув голову.

– Стерва, – процедила Саша сквозь зубы и потянула с вешалки куртку. – А может, и нет. Пойди их всех разбери. Подруги говорят одно, сестра другое, а на деле вообще может быть третье.

Никакой ясности с Огородниковой по-прежнему не было. То ли она жертва обстоятельств, то ли собственной глупости, а может, и еще чего. Темна ты, душа человеческая, глубокомысленно заключила девушка и вышла из ресторана.

Надо было ехать в офисный центр, беседовать с коллегами покойной Алены. Бедная девица, все чаще думала про нее теперь Саша, как бы то ни было, а жизнь свою сломала из-за чепухи. Прежнего, презрительного «зэчка» больше не было.

– Нина Георгиевна, меня интересует, каким человеком была Огородникова, а не ее производственные достижения. – Сидя в крохотной каморке без окон, Саша беседовала с бывшей начальницей убитой.

– Да откуда же мне знать, каким она была человеком? Что мы, с ней дружили? – сердито пожала плечами дама. – Мое дело проверить за ними, чтобы территория была чисто убрана, а уж какие они там люди, мне без разницы. К тому же, если заметили, у меня вообще контингент из Средней Азии в основном трудится, половина из них по-русски ни гугу, а вторая половина прикидывается, дур из себя строит. Как за зарплатой бежать, это они быстро соображают, а как туалетную бумагу в гальюнах развесить да вовремя переполненные корзины вычистить, тут у них знания языка недостает. Хоть бери за шкирятник и носом в эту корзину тычь, – раскочегарилась ни с того ни с сего начальница клининговой службы.

Господи! Чего только люди не напридумывают! Раньше были уборщицы, просто и понятно. Теперь сотрудницы клинингового отдела.

– Ясно. А с кем из сотрудников у нее были наиболее близкие отношения? – спросила Саша, а потом, взглянув в полное, свирепое лицо Нины Георгиевны, добавила: – Вы поймите, речь идет не о моем праздном любопытстве, а о расследовании убийства, и если вы не пойдете нам навстречу, мне придется задействовать ваше начальство вплоть до самого верха, – грозно сводя брови, припугнула Саша.

Эх, не хватало Сашке солидности, и ничего тут не помогало – ни строгий костюм, ни очки в черной оправе с обычными стеклами. На лице у нее было написано: молодая, неопытная, двадцатилетняя вертихвостка. Во всяком случае, именно этот текст отчетливо читался в глазах Нины Георгиевны, когда та смотрела на «сотрудницу правоохранительных органов».

Неизвестно, испугалась Нина Георгиевна Сашиных угроз или просто пожалела ее по-отечески, но взяла телефонную трубку, потыкала в нее толстыми пальцами с ярким маникюром и пробасила:

– Наталья, зайди ко мне. Да, срочно. – Потом посмотрела на Сашку и пообещала: – Сейчас придет. Она с Огородниковой в одну смену работала, может, расскажет чего.

Наталье было на вид лет пятьдесят, невысокая, хлопотливая, с умными глазками, быстрыми улыбками и ямочками на щеках.