стоянках эскимосов, если неодобрение, выраженное легким движением мышц лица, открытые попытки пристыдить или публичное высмеивание не помогают сбить с человека спесь, все племя собирается вокруг самоуверенного нарушителя и поет ему в лицо «песнь осмеяния». Самой популярной темой сплетен современных охотников и собирателей остается «нарушение норм высокостатусными людьми». Исследования, проведенные в развитых странах, показывают, что мы также предпочитаем посплетничать о высокостатусных людях, лучше в рамках нашего гендера – соперниках и соперницах в наших играх.

Наша антипатия к высокостатусным игрокам может быть продемонстрирована в лабораторных условиях. Когда нейропсихологи предлагали участникам исследований почитать что-то о популярных, богатых и умных людях, они наблюдали активацию отделов мозга, отвечающих за восприятие боли. А если этим же испытуемым давали тексты о выдуманном снижении рейтингов таких людей, у них активировались системы, отвечающие за удовольствие.

Психологи наблюдали схожие результаты у представителей разных культур. Во время исследования, проводившегося в Японии и Австралии, участники получали удовольствие, узнавая о падении выскочек, и чем выше был статус человека, тем большим было удовольствие от его снижения. Самая ядовитая зависть отмечалась, если «выскочки» были успешны в «области, важной для участника, например в сфере академических достижений, если речь шла о студентах», то есть когда они были соперниками в игре.

Однако, как мы уже убеждались, нас все равно влечет к высокостатусным людям: мы жаждем контактов со знаменитыми, успешными и яркими. И наши взаимоотношения с элитными игроками остаются потрясающе амбивалентными. С одной стороны, мы группируемся вокруг них, предлагаем им статус, чтобы у них учиться и в процессе самим приобретать статус. С другой – они вызывают у нас саднящее чувство обиды и недовольства. Возможно, виной тому несоответствие между нашим нейронным игровым снаряжением и невероятно разросшейся структурой современных игр. Наш мозг ориентирован на небольшие племенные группы, но сегодня – особенно на работе и онлайн – мы играем в игры колоссальных масштабов, где «важные птицы» окружают нас стаями, как в фильме Хичкока. Статус относителен: чем выше поднимаются другие, тем ниже оказываемся по сравнению с ними мы. Статус – это ресурс, и видимое преуспевание других крадет его у нас. Мы готовы делать исключение для наших амбассадоров: артистов, мыслителей, спортсменов и лидеров, с которыми мы себя идентифицируем. Нам кажется, что эти люди каким-то образом символизируют нас. Они несут в себе частицу наших личностей, кусочки нашей плоти, – мы болеем за них, и их успех становится нашим собственным. В нашем подсознании они являются фантастически успешными версиями нас самих: наш механизм «подражай – льсти – приспосабливайся» побеждает рессентимент.

Дискомфортное несоответствие между мелкими играми, в которые мы запрограммированы играть, и разросшимися, в которые играем на самом деле, является источником множества конфликтов и разнообразной несправедливости. Рост масштаба человеческих игр начался, когда мы покинули свои стоянки ради оседлой жизни в сообществах земледельцев и пастухов. Старые племенные кланы, в которые трансформировались большие семьи, обрели постоянное жилище и поля, на которых надо было работать. Затем они стали объединяться. Такие крупные сообщества часто вырастали вокруг деревень, так называемых вождеств[24],. Затем они приобретали специализацию, организуясь вокруг тех или иных игр и превращаясь в кузнецов, плотников, пастухов. Так возникли сословия. Социальный статус и положение в обществе всё в большей степени определялись родственными связями и происхождением: человек мог родиться в сословии ткачей, молочников или свежевателей туш. Существующая сегодня классовая система, где на будущий статус и профессию человека оказывает серьезное влияние такой случайный фактор, как рождение, – продолжение описанного процесса, уходящего корнями на тысячи лет назад, к зарождению цивилизации.

В древних сообществах один семейный клан неизбежно становился богаче и влиятельнее других. По мере стабилизации оседлого образа жизни скапливались доселе невиданные излишки продовольствия. А еще люди стали делить между собой землю. Впервые в истории в частных руках стали скапливаться значительные богатства. И бóльшая их часть уходила наверх, в клан, оказавшийся на вершине. Как же его представители объясняли эту удачу? Рассказывая лестную для себя историю, из которой выходило, что они заслуживают свое положение, ведь они и в самом деле особенные. Они часто запрещали браки с представителями низших кланов, что позволило им радикально обособиться и стать богами среди людей. Возникали территории, которыми либо через совет старейшин, либо единолично управляли вожди.

При таких новых методах приумножения статуса и его символов старый метод модерации игры перестал работать. Человеческие племена некогда успешно сдерживали свои иерархии с помощью сплетен: окружающие наказывали «важных птиц» за соответствующий стиль поведения. Но теперь возникли условия для появления всемогущих правителей. И наша доисторическая жажда статусного превосходства взяла реванш. Представителям элиты их статус казался заслуженным и даже данным свыше, поскольку их мозг навевал им предсказуемо лестные иллюзии. Но затем проявлялся известный нам изъян: они привыкали к своему статусу и хотели большего. А обретение еще более высокого статуса означало командование более крупными группами: чем больше игроков было под властью лидера, тем больше у него влияния, уважения и всяких побрякушек. По мере того как росло население, территории объединялись, и представители элиты пытались расширить свои владения в военных походах. Деревни становились королевствами, государствами, империями. Наше игровое поле обрело гигантские размеры, а представители элиты теперь играли в свои игры где-то высоко над нами, словно боги.

Однако из увеличения масштабов извлекли выгоду только те, кто оказался наверху, в то время как игроки низших рангов страдали. Они становились слабее и болезненнее. Скелеты, извлеченные в Греции из могил 3500-летней давности, продемонстрировали, что высокостатусные представители правящих семей были на 5–7 сантиметров выше остальных людей, а дырок в их зубах было в три раза меньше. В результате раскопок в Чили оказалось, что у мумий элитных игроков, похороненных с украшениями и золотыми заколками для волос, на 400 % реже встречались поражения костей, вызванные инфекционными заболеваниями. А у простых женщин они встречались ощутимо чаще, чем у мужчин. Переход людей к оседлому образу жизни и закрепление за ними земель привели к чудовищному расширению статусной игры, от которого мы так и не оправились.

Сегодня люди те же, кем были всегда, – амбициозные галлюцинирующие животные. Мы всё так же завистливы и обидчивы. Заметные символы чуждого процветания – богатство, собственность, двойные фамилии репортеров Daily Telegraph – способны изменить стиль нашей жизненной игры. Они могут менять и нас самих, делать подлыми, жесткими и менее склонными к сотрудничеству. Исследователь социальных сетей профессор Николас Христакис провел эксперимент, по условиям которого участники играли в трех онлайн-мирах. Первый был эгалитаристским, во втором присутствовала средняя степень неравенства, характерная для скандинавских стран,