— Простите, — прошептала она, высвобождая руку, — простите меня…

— Прекрати постоянно извиняться, — рыкнул Мариус.

И когда его начало раздражать то, что она его боится до дрожи в коленках? Глаза прячет, постоянно просит прощения, даже за то, в чем не виновата.

— П-простите, ниат…

Он отвернулся, поднял Тиба с земли и указал на начало широкой липовой аллеи.

— Нам туда, парень.

Закрытая школа Энгера Фирса располагалась в одном из тихих центральных кварталов Эрифреи. Это был трехэтажный особняк, с яркой бордовой крышей, облицованный красно-серым гранитом. На территории располагался небольшой сад, где могли гулять воспитанники, и лужайка, где эти же воспитанники играли в мяч.

Сейчас вокруг было тихо и безлюдно, только дворник сметал мокрые листья с крыльца. Сад был наполнен влажным шелестом, пахло прелой листвой и грибами. В окна первого этажа были видны классные комнаты, и как раз мальчик в форме отвечал урок.

Уверенно шагая вперед, Мариус покосился на Тиба: глазенки малыша зажглись интересом, но он все равно крепко держался за руку сестры. Лицо Алайны было скрыто темной вуалью, но вперед она шагала тоже довольно бодро. Понимала, что мальчику нужно получать образование. Да и к чему лишний риск, если еще какой крагх наведается?

— Тиберик, я хочу, чтоб ты старался, — сказал Мариус, — это важно, понимаешь? А если у тебя что-то не будет получаться, ты всегда сможешь спросить у старших товарищей. Ну, или у меня, когда я буду тебя проведывать.

— А Алечка тоже будет?

— Тоже будет, — эхом откликнулся он, — куда ж мы ее денем.

Потом он оставил брата и сестру на площадке перед входом, а сам отправился в кабинет директора. Постучался и, услышав голос Энгера, вошел.

Фирс, всегда довольный жизнью весельчак, стоял у окна с миниатюрной чашечкой кофе и сходу заявил:

— А я вас сразу заметил. Твои родственники, м-м?

— Нет.

Мариус всегда поражался тому, как люди могут настолько не меняться с годами. Фирс не менялся последние лет десять: совершенно лысый, в очках в толстой роговой оправе, с аккуратной темной бородкой. Сам кругленький как шарик, но одетый настолько дорого и элегантно, что эта излишняя полнота кажется этакой эксцентричной деталью туалета. Энгер словно застыл во времени. Про себя Мариус точно знал, что жизнь его побила изрядно, оставляя отметины в виде шрамов, ранней седины и чрезмерной язвительности.

— Тогда кто? — Фирс прищурился сквозь очки, — а, впрочем, неважно. Ты малыша хочешь ко мне определить? Ну что ж ты, дружище, не стой, присаживайся.

Мариус послушно опустился в огромное кожаное кресло.

Ему нравилось в кабинете у Энгера. Нравилось то, что всегда тепло — Фирс не скупился на обогревающие кристаллы, то, что в воздухе витают запахи кофе и ванили. Старинная мебель с резьбой, тяжелые бархатные портьеры цвета мха тоже нравились. В кабинете Энгера Фирса на Мариуса нисходили спокойствие и совершенно детская безмятежность — те чувства, которые должен ощущать человек в храме Пастыря. Но в храме Мариус постоянно задавался вопросами, на которые не имел ответов, и оттого чувствовал себя несчастным, а в кабинете Фирса просто радовался тому, что сам он — есть, и старый приятель Фирс тоже жив и здоров, и потому его неизменно охватывало легкое, искрящееся, такое мимолетное чувство счастья.

— Значит, ты привел мне ученика, — начал Энгер.

— Он сирота, его родителей убил крагх, — сказал Мариус, — ему пять с небольшим. Я знаю, что маловат еще, но он кажется мне смышленым. И… Энгер, не обижай его. Парню и без того досталось.

— А кто это с ним там? Эта изящная ниата с вуалью?

— Сестра его.

Энгер еще раз посмотрел в окно, затем сказал:

— Хорошо, что ты начал забывать Ровену.

— Странные выводы, — Мариус усмехнулся, — это всего лишь сестра мальчика. Кстати, его зовут Тиберик Ритц.

— Никаких выводов, — Энгер энергично махнул рукой, — ты меня знаешь. Я просто радуюсь, что ты перестал себя казнить, что в твоей жизни появились новые люди.

— Я теперь приор Роутона.

— Ну, тем лучше, тем лучше… Э, погоди. Так ты уехал из столицы?

— Уехал, — вздохнул Мариус, — вот, теперь охраняю северные окраины.

— Ну вот, и выпить не с кем будет, — Энгер шутливо схватился за сердце, — впрочем, с тобой толком и не выпьешь. Ты ж у нас олицетворение всей святости Надзора. Идеальный просто собутыльник, все оставишь другу.

Мариус пожал плечами.

— Ну, что есть.

— А знаешь, хорошо, что ты мальчонку привел. У меня как раз есть четверо таких вот малышей, я под них даже отдельную группу организовал. Пока только грамота и начала арифметики. Думаю, он вполне потянет.

— Если будут сложности, то…

— Ай, не беспокойся. Я приставлю к нему кого-нибудь постарше. У меня есть очень смышленые парни, некоторые даже изобретательством занимаются.

Они поболтали еще некоторое время, вспоминая былые времена, потом Энгер засуетился, сказал, что нехорошо заставлять ниату так долго ждать. Спустились во двор, застали Алайну на коленях перед братом. Она его обнимала, крепко прижимая к себе, что-то шептала на ухо и гладила по голове. Тиб раскраснелся и шмыгал носом, но не плакал. Посмотрел ясными глазами на Энгера, а Мариус вдруг уверился в том, что все будет хорошо — по крайней мере, с этим маленьким наследником семьи Ритц.

Насчет себя самого такой уверенности уже не было.

— Алайна, Тиб, — сказал он, — это директор школы, ниат Энгер Фирс. Тиберик, ниат Фирс берет тебя в школу…

— И даже будет отпускать на каникулы, если ниат Эльдор за тобой будет приезжать, — довольно сказал Энгер, — ну что, юный Ритц, ты готов радовать нас всех своим прилежанием к учебе?

Тиб сжал руку сестры и кивнул.

— Да, ниат Фирс.

— Спасибо, — подала голос Алайна, — спасибо, ниат Фирс. Тиберик будет очень, очень стараться. Он ведь понимает, что это нужно, очень нужно ему самому. Так ведь, Тиберик?

Малыш важно кивнул. Окинул всех собравшихся взглядом. А потом спросил:

— Ниат Эльдор, вы правда будете меня навещать? А я буду вас ждать. И тебя, Алечка, тоже буду ждать.

* * *

Осень в столице куда мягче, чем в Роутоне. Мариус не без удовольствия осматривался, в послеобеденное время центральные улицы Эрифреи были полны людей, звуков и цвета. Все двигалось и перемешивалось, темные сюртуки служащих, белые воротнички, шляпы, пышные юбки. Крытые экипажи, лошади всех мастей — рыжие, гнедые, в яблоках. И витрины кафе и магазинов, броские, декорированные кленовыми листьями из желтой и коричневой бумаги, пузатыми оранжевыми тыквами, плетеными косичками из тонких прутьев и соломы.