Пальцы у него дрожали.

— Гицко увидел Сергея Ильича в приёмной директора Кольцова и от секретаря узнал, что это молодой инженер, жених его дочери. Он встретил Сергея Ильича здесь, на Адмиралтейском заводе, испугался, что тот узнает, что дом Павла Егоровича достался именно ему, да ещё поймёт, что из-за обвинений отец его невесты покончил с собой! Нужно было что-то делать, и Гицко прибегнул к проверенному способу — клевете. Он был уверен, что начальника КБ отстранят от работы, заведут персональное дело и Сергею Ильичу уж точно будет не до того, кого там и где он видел когда-то.

— А как он в генералы-то вышел, если шпион? — спросил парторг ЦК тонким голосом. — На всех углах только и делаем, что кричим — бдительность, бдительность! Не теряйте бдительности! А оно — вон как!..

— Это вопрос сложный, — признался Колокольный. — Ответа на него дать не могу. Знаю только, что полетят головы. Да и забрасывали Гицко давненько, когда мы ещё ничего не умели.

— Да уж, — под нос себе пробормотал директор. — Не умели…

— Да и сейчас дело случайно открылось, — продолжал Колокольный. — Вот только потому, что товарищ Логунов никак понять не мог, что такое, для чего Гицко хорошего инженера травит! Ну и попросил разобраться.

— Вы ещё ни в чём не разобрались, — отчеканил Гицко.

— Сейчас как раз разобрались, — уверил Колокольный. — Вот и всё, товарищи. Мне добавить больше нечего. Забирайте!

И он кивнул тем самым незнакомым людям, которым в первую минуту удивился Сергей Ильич.

— Без рук! — рявкнул Гицко. — Я сам пойду! Я генерал! А вы ещё заплатите, майор. Дорого заплатите!..

И пошёл к двери.

Колокольный кивнул, но у самой двери хлопнул себя по лбу и вернулся.

— Есть что добавить!

Он подошёл к Сергею Ильичу и потряс ему руку:

— Поздравляю с законным браком, товарищ инженер!

— Комсомольское собрание факультета предлагает!.. Ты успеваешь записывать, Валя?

— Успеваю, успеваю!

— Комсомолке Кольцовой-Гараниной поставить на вид и вынести устное предупреждение!

— С занесением? — деловито осведомилась Валя, продолжая писать.

— Сказано же — устное! За систематическое превышение… за постоянное становление…

Валя макнула перо в чернильницу и подняла кудрявую голову, ожидая продолжения.

Запнувшийся на формулировке комсорг слегка покраснел.

— В общем, — собравшись с силами, закончил он, — за то, что комсомолка Кольцова…

— Кольцова-Гаранина! — поправили с места.

— Да, Гаранина систематически ставит личное выше общественного!.. Устное предупреждение!..

— Гоша, — сказала Надинька с величайшим изумлением, — что такое ты говоришь?..

Когда вывесили объявление о собрании и о том, что будут разбирать «дело комсомолки Кольцовой-Гараниной», Надинька изумилась в первый раз и долго приставала к комсоргу, что такое она натворила — учится на «отлично», общественную нагрузку имеет, нормы ГТО сдаёт. Комсорг хмурился и загадочно отвечал, что «ей лучше знать», а Надинька клялась, что не знает, даже не догадывается.

Во второй раз она изумилась, когда рассказала о собрании Серёже — по телефону. Она была уверена, что он рассмеётся и скажет, что это глупая ерунда, но он неожиданно сделался озабочен.

— Главное, никого не слушай, — сказал он серьёзно. — Что бы тебе ни говорили. Не слушай, и всё.

— Как это? — не поняла Надинька.

— Думай о своём и не спорь. Главное — не спорь. Не пытайся ничего доказать. И объяснить.

— Серёжа, но я ни в чём не виновата!..

— Я знаю, — сказал он тихо. — И в твоём комсомольском бюро все знают. И специально делают.

— Зачем?

— Это не телефонный разговор, Надежда. Мы потом всё обсудим, ладно? Я скоро приеду в Москву.

Надинька очень старалась сдержаться и всё же не смогла.

— Ты никогда не приезжаешь! — с горечью сказала она. — Я всё время одна.

— Нет. Ты не одна. Ты с доктором и Агашей.

— Это совсем другое, Серёжа!

Он помолчал, а потом перевёл разговор на предстоящий переезд.

Ему выделили служебную квартиру, и Надинька с Агашей перебирались в неё, а доктор оставался.

Но в данный момент Надиньку интересовал не переезд, а как раз комсомольское собрание!

И… вот, дело кончено. Устное предупреждение!.. Ничего себе!..

Надинька вскочила со своего места — места подсудимого, как ей представлялось всё собрание, — напрочь позабыв Серёжины наставления.

— Я тогда не поехала на картошку, потому что должна была поехать к мужу, — заговорила она, сжимая кулачки. Скулы у неё горели, а лоб и виски были очень бледными. — Я ждала его вызова четыре дня! Я не виновата, что отъезд сорвался!..

— Поздно оправдываться! — выкрикнули с места.

— Погодите, ребята, собрание ещё не проголосовало, — перебил комсорг.

— Я поставила в известность деканат, — продолжала комсомолка Кольцова-Гаранина, волнуясь, — представила Серёжину телеграмму, то есть товарища Гаранина, моего мужа! И мне разрешили! С условием, что я отработаю в секретариате или на кафедре!..

— Сравнила! — фыркнул комсорг. — Кафедру с картошкой!

— Ручки боится замарать! — поддержали из-зала. — На рояле сколько угодно, а картошечку за неё пусть другие! А небось любишь картошечку, жаренную с сальцем, а?..

Собрание засмеялось и зашумело.

Надинька изо всех сил сжала зубы, там, внутри головы, даже затрещало что-то.

…Как им объяснить?! Вот как?!

…Серёжа сказал: не пытайся ничего объяснить. Выходит, он заранее знал, что будет?..

— Товарищи, — Коля, который тогда провожал её на дачу, полез по своему ряду, наступая на ноги комсомольцев. — Мы узко смотрим, товарищи!

Он вышел на середину аудитории, но на кафедру подниматься не стал — собрание происходило в физической аудитории.

— Дело не в том, что Кольцова не выполнила свои обязанности комсомолки и не оказала помощь колхозникам! Это, так сказать, единичный случай.

— Вот именно! — крикнула Мирра и топнула ногой от возмущения. — Надинька… Надежда Кольцова образцовая комсомолка! Она отличница, политинформацию ведёт, в Ленинском кружке участвует!..

— Это всё… прикрытие, ребята, — продолжал Коля очень серьёзно. — Политинформацию ведёт и в кружке участвует, а что у неё на уме? Мы, её товарищи, разве знаем? С чем она встречает сорокалетие Октября, которое весь Советский Союз будет отмечать 7 Ноября?