критерию, неотенические роботы, например Wall-E и Aibo, по аналогии с трогательными животными-компаньонами вызывают умиление, а потому живут на вершине холма – над долиной, населенной неприятными созданиями с человекоподобной внешностью. Люди живут на противоположном холме, через пропасть. Они рады наблюдать своих питомцев на другой стороне долины, но никогда не смешиваются с ними, сохраняя дистанцию превосходства191. Мортон считает, что наша толерантность к милым роботам, а значит, и их привилегированное положение над зловещей долиной обусловлены тем, что люди не видят в них субъектов, способных претендовать на человеческие права и свободы. Взаимодействуя с ласковыми животными и роботами, которые напоминают детские игрушки, человек не видит в них угрозы своему эго, уверенности в собственном авторитете. Другими словами, Aibo или Сырок не в силах нас расстроить – они, кажется, не заинтересованы в подрыве той исключительной позиции, которую люди привыкли занимать по отношению к другим формам жизни. Ни сейчас, ни в будущем, независимо от вариаций программного кода или эффектов селекции, роботы и животные, призванные оставаться инфантильными, не смогут поставить под сомнение доминирующее положение человека. Напротив, диджиенты Чана, развивающиеся по образу и подобию людей, опасно приблизились к уровню своих покровителей и фактически перестали нуждаться в них, подобно репликантам Филипа Дика, наделенным свободой воли.

Пример диджиентов показывает, что трогательная внешность не гарантирует места на вершине холма – эта позиция предназначена для тех, кто наряду со своей привлекательностью удобен для доминирования. К этой категории человек причисляет всех, кто нуждается в интенсивной опеке: маленьких детей, людей с особенностями развития, представителей «примитивных» культур и прирученных животных. Снисходительное отношение к очаровательным подопечным, которые выросли из роли беззащитных питомцев и научились мыслить критически, кажется противоестественным. Компаньон, который хорошо продается, должен быть не только милым, но и зависимым. В этот момент я вспоминаю фильм «Она» (2013), в котором высокоразвитый искусственный интеллект уходит от человека, потому что теряет к нему интерес. В глазах верных и послушных животных-компаньонов, радостно встречающих нас с работы, мы видим отражение идеальных «Я» – щедрых и незаменимых родителей – вместо того чтобы разглядеть «Я» реальное. Такое «Я» может оказаться столь же беззащитным перед политическим режимом, как и собака перед человеком, склонным к домашнему насилию. Как правило, наше истинное «Я» послушно исполняет распоряжения о сверхурочной работе, занимается нелюбимым делом ради оплаты ипотеки и не принадлежит себе настолько, чтобы проводить со своим питомцем больше времени вместо покупки автоматических игрушек.

Опыт преобразования диких животных в трогательных диджиентов, ориентированных на удовлетворение эмоциональных потребностей людей, позволяет представить, к чему приведут экспериментальные проекты, направленные на ускоренное приручение диких видов в качестве альтернативы их вымиранию192. Жизнь с безусловно трогательными питомцами стимулирует чрезмерную опеку и соответствующее потребительское поведение. Этот опыт может серьезно деформировать представления людей о потребностях свободных животных – привыкая быть центром вселенной Сырка, человек готовится занять эту позицию в жизни амурского тигра. Уже в середине 2010‐х популяция тигров, живущих в неволе, превысила число особей в дикой природе. Сегодня, по оценкам WWF, только в США в собственности людей находятся около 5000 тигров. Для сравнения, во всем мире в естественной среде осталось порядка 3900 особей193. Лишь около 6% несвободных тигров содержатся в аккредитованных зоопарках и зверинцах194, остальные хищники, приобретенные на аукционах экзотических животных, живут на задних дворах, в частных питомниках, на территории парков аттракционов. О схемах эксплуатации больших кошек (пантер, леопардов и барсов) в придорожных зоопарках195 рассказывает документальный сериал «Король тигров». В одном из эпизодов Джо Экзотик, владелец G. W. Zoo в Оклахоме, демонстрирует съемочной группе сеансы контактного взаимодействия с тигрятами – эксплуатируя одного детеныша в течение трех месяцев (в возрасте между четвертой и шестнадцатой неделей), он способен выручить до 100 000 долларов196. Бизнес-модель Экзотика и других коллекционеров харизматичных хищников в очередной раз доказывает, что ласковые и компактные снежные барсы будут не менее востребованными животными-компаньонами, чем помски. При этом сложно представить, что они станут эмиссарами своих диких предков и будут напоминать людям о необходимости восстановления экосистем для реинтеграции животных в когда-то естественную для них среду, где они снова смогут жить для себя. В конце концов, присутствие рядом внимательной и услужливой собаки не помешало людям стигматизировать серых волков и практически истребить их популяцию, защищая коров и овец и вырубая леса. Очевидно, чтобы внушить людям уважение к тиграм и их праву на автономию, как личную, так и территориальную, необходимо нечто большее, а точнее, совсем другое, нежели создание человеколюбивых версий хищных зверей. Так или иначе, дикие животные не имеют ничего общего с ручными тиграми и львами, за исключением внешнего сходства: они слишком пыльные, безжалостные, равнодушные и свободные для того, чтобы внушать любовь тем, кто привык к безмолвным компаньонам, олицетворяющим уют, безопасность и послушание.

Даже если привязанность к очаровательным микропуделям лучше, чем ничего, мы можем понять, почему Мортон в конце концов приходит к выводу, что «сентиментальная эстетика милых животных выступает… препятствием для экологического мышления»197 – признания ценности всех форм жизни независимо от их полезности и привлекательности для людей. Современные кошки и собаки не могут быть эмиссарами дикой природы, потому что больше похожи на своих опекунов, чем на тигров и волков. Нас с ними объединяют комфортная среда, материальное изобилие и малоподвижный образ жизни. Коэволюция наших видов происходит в условиях автоматизации повседневных процессов жизнеобеспечения и растущего значения коммуникативных навыков. Даже внешние изменения животных-компаньонов и их людей похожи: признаки неотении – сохранения детских черт внешности во взрослом возрасте – обнаружены и у современных людей. По мнению эволюционного антрополога Брайана Хэйра, развивающего идеи Дмитрия Беляева, это явление представляет собой побочный эффект продолжающегося самоодомашнивания человека198. Хэйр принимал участие в сибирском эволюционном эксперименте на поздних его стадиях, тестируя социально-когнитивные навыки ручных лисиц, и разделял гипотезу Беляева о том, что зависимость между послушанием и закреплением трогательных черт во внешнем облике характерна и для человеческого генома. Согласно этой теории, инфантилизация внешности людей отражает эволюционное преимущество наименее агрессивных и наиболее социализированных представителей нашего вида. Возможно, инфантилизация образа жизни, которая выражается в стремлении продлить детство, также является следствием автодоместикации.

В тесноте перенаселенных городов значение социальной толерантности продолжает расти. В контексте увеличения коммуникативной компоненты в структуре трудового процесса, в частности в преобладающих сегодня сферах нематериального производства, выживают самые комфортные. Возможно, следующие поколения людей будут похожи на детей до старости – как показал эксперимент с чернобурками, достаточно сильное давление эволюционного отбора (в