обожания, а порой – индивидуального культа. При этом лучшие качества идеализированного животного воспринимаются петишистом как отражение своих добродетелей.

Сравнивая животных с детьми, мы делаем их носителями гибкой индивидуальности, — этот эффект, описанный антропологом Дафной Шир-Вертеш, отражает склонность людей по-разному интерпретировать статус питомцев в зависимости от обстоятельств168. В определенные периоды жизни, когда потребность в привязанности особенно сильна, людям удобно считать животных-компаньонов своими детьми. Но с рождением ребенка или развитием карьеры человек вспоминает, что кошки и собаки – взрослые и воспитанные животные, которых можно оставить без внимания на весь день. Если у ребенка начнется аллергия на животных или откроется перспектива переезда в более благополучную страну, некоторые люди смогут убедить себя в том, что питомцы – это анимированные тела, которым необходимы лишь полноценное питание, ласка и лечение, независимо от того, кто их предоставляет – они или новые опекуны. Шир-Вертеш изучила пять десятков межвидовых семей в Израиле и пришла к выводу, что с появлением ребенка отношение к животным-детям радикально меняется. Сильная эмоциональная привязанность переходит в готовность отдать питомца в другую семью. Это говорит о том, что отождествление животных-компаньонов с детьми не помогает нам преодолеть фундаментальную границу, которая разделяет многообразие форм жизни на два лагеря – людей и животных. В ситуации появления альтернативного объекта привязанности человек, как правило, выходит на первое место, а отношение к животному пересматривается. Сравнивая питомцев с детьми, друзьями, романтическими партнерами, люди навязывают им идентичности-трансформеры. Это позволяет использовать животное как эмоциональную заглушку, временно компенсируя отсутствие значимого человека или ее/его несовершенства. Такой статус характеризует питомца как плюс-минус-человека – более приятного в общении, чем подросток, но в то же время менее важного, чем родной ребенок, более верного и внимательного в сравнении с бывшим возлюбленным, но и более предсказуемого, чем новый.

Статистика американских приютов делает видимым еще один феномен – спутник бебиморфизма: обесценивание отношений со взрослыми животными. Возраст большинства приютских кошек и собак в США не превышает 18 месяцев. Эта ситуация напоминает гипотетический сценарий, который философ Майкл Локвуд предложил в 1979 году в качестве критического комментария к принципам утилитарной этики. Согласно моральной теории, ориентированной на полезный результат, в частности удовольствие, эвтаназия здорового животного, которое получило возможность некоторое время наслаждаться жизнью, – это не безнравственный поступок. Подобная этика призвана успокоить людей, которые едят мясо, но при этом любят животных: прожив 17–18 месяцев на ферме с сочными лугами и нежным уходом, коровы переживают быструю и безболезненную смерть, – лучше так, чем вообще не родиться. Следуя этой логике, Локвуд предпринял мысленный эксперимент под названием Disposapup в отношении домашних питомцев. Этот опыт показал, что с точки зрения этики полезности животные-компаньоны – это расходный материал для развлечения людей:

Для многих семей, особенно с маленькими детьми, очевидно, что, пока собаки остаются игривыми щенками, способными развлечь ребенка, они представляют собой ценный актив, но по мере приближения к среднему возрасту становятся обузой… Более того, всегда встает проблема, что делать с питомцами, когда семья уезжает в отпуск. Часто неудобно и даже невозможно взять собаку с собой, друзья, как правило, недовольны попытками навязать им заботу о животном, в то время как питомники дороги и ненадежны. Давайте предположим, что… люди приходят к мысли о безболезненном убийстве своих питомцев в начале каждого отпуска (как это уже делают некоторые владельцы) и приобретении новых по возвращении. Допустим, компания Disposapup Ltd169 разводит животных, обучает их правилам поведения в доме, доставляет покупателю, забирает обратно, уничтожает их и производит замены по требованию. Можно предположить, что каждый щенок проживает чрезвычайно счастливую, хотя и короткую, жизнь – и действительно, не существовал бы вовсе, если бы не такая практика170.

Этот пример, с одной стороны, кажется утрированным, с другой – достаточно точно отражает ориентиры рынка удобных животных. По аналогии с мясной промышленностью развитие отрасли производства и потребления кошек и собак в условиях свободного рынка предполагает, что конечный покупатель не соприкасается с неприятной стороной рождения и смерти животного. Травматичный компонент производства одной относительно здоровой собаки стандарта teacup скрыт от хозяина, как и процедура превращения живой коровы в аккуратно упакованное и готовое к обжарке филе. Хотя эксперимент Локвуда относится к критике утилитарной этики, которая сегодня распространяется лишь на животных с ферм, по факту неконтролируемые механизмы свободного рынка, в том числе избыточное производство животных-компаньонов и маркетинг спонтанных покупок, делают кошек и собак преждевременными жертвами утилитаризма. В случае невзрослеющих животных стандарта teacup сценарий Disposapup Ltd разворачивается на территории частных питомников, ориентированных на миниатюризацию животных. В результате этой практики некоторые собаки погибают в первые годы жизни из‐за врожденных проблем со здоровьем и хрупкости скелета, другие попадают в приюты, когда счета за ветеринарное обслуживание становятся неподъемными. Принимая во внимание список потенциальных болезней, о которых предупреждают ветеринары, продажа неестественно миниатюрных животных мало отличается от торговли гаджетами с запланированным устареванием.

Жизнь животных-детей как опыт антипосольства

Помимо обесценивания взрослых животных-компаньонов, распространение родительской модели взаимоотношений с питомцами может определенным образом повлиять на отношение людей к дикой фауне. Так как кошки и собаки – основные представители нечеловеческих форм жизни, с которыми тесно взаимодействуют жители городов, этим животным принято приписывать роль эмиссаров дикой природы. Основатель Международного общества антрозоологии, специалист по этике животных Джеймс Серпелл определил эту функцию как моральное посредничество, ссылаясь на цитату Майкла Фокса: «содержание животного-компаньона может способствовать пониманию и признанию ценности и базовых прав» других форм жизни171. Между тем, исполняя роли человеческих детей, животные-компаньоны утрачивают посредническую позицию на границе природы и культуры. Занимая место ребенка, питомец теряет субъективность и субъектность, а вместе с ними – полномочия посла, призванного напоминать о самоценности других форм жизни и их элементарных правах – на жизнь, самоопределение, личную неприкосновенность, свободу от дискриминации и пыток. Каким может быть результат такой ролевой перестановки? Как она повлияет на отношение людей к свободным животным?

В книге «Экологическое мышление» Тимоти Мортон рассуждает о способности трогательных питомцев переключать на себя внимание людей, отвлекая от заботы о «менее симпатичных» животных. Мортон напоминает, что любая симпатия условна, и предлагает увидеть непривлекательную сторону любимого питомца, взглянув на него в момент агрессии: «Собака может выглядеть мило до тех пор, пока не вцепится в шею куропатки»172. Несомненно, за пределами квартиры почти любой питомец имеет шанс совершить не-милый поступок по отношению к менее крупным, но не менее трогательным созданиям, например птицам. Такие ситуации напоминают, что у наших животных-компаньонов