Я все пытаюсь убедить Тейлор быть с собой помягче, ценить свое тело и то, кем она является, но я не способен убедить в этом даже самого себя. Так какого черта я прицепился к такой девушке, как она, – хорошему человеку, которому не нужны мои загоны, – если я даже сам в себе не разобрался?

Вздыхая, я тянусь к коробке передач. Вместо того чтобы побежать за Тейлор, я еду домой. И говорю себе, что это к лучшему.

Я чувствую облегчение, когда в четверг ко мне на обед приезжает из Кембриджа мама. После двух дней игнорирования звонков от Конора и вопросов от Саши по поводу случившегося, мне нужно на что-то отвлечься.

Мы заскакиваем в новое веганское кафе в Гастингсе. Отчасти из-за того, что мать ворчит даже при мысли о том, чтобы слопать очередное жирное блюдо, но больше из-за того, что я не могу спокойно есть при ней углеводы. Я выгляжу как мамина фотография «до» в коллаже «до и после» в какой-нибудь рекламе европейского медицинского спа. Айрис Марш высокая, стройная и идеальная. Во время моего полового созревания она давала мне надежду, что однажды я проснусь и буду выглядеть, как ее юный клон. Но в шестнадцать до меня дошло, что этого не произойдет. Видимо, я пошла в отца.

– Как проходят занятия? – спрашивает она, вешая пальто на спинку стула, когда мы приступаем к еде. – Нравится на работе?

– Да, все прекрасно. Я твердо поняла, что начальное образование – это мое. Детишки просто потрясающие. – Я в шоке качаю головой. – И они так быстро учатся. Видеть, как они развиваются за такой короткий период времени, – это невероятно.

Я всегда знала, что хочу быть учителем. Мама некоторое время пыталась убедить меня последовать ее примеру и заняться профессорской работой, но эта затея была обречена на провал. Меня приводит в ужас одна мысль о том, чтобы стоять каждый день перед залом, полным студентов, в беспощадном фокусе их внимания. А вот маленькие дети устроены так, что видят в учителях прежде всего авторитетных взрослых. Если относишься к ним справедливо, с добротой и состраданием, то они тебя любят. Конечно, всегда есть сорванцы и хулиганы, но в этом возрасте дети и близко не такие придирчивые.

– А ты как? – спрашиваю я. – Как работа?

Мама невесело усмехается.

– Мы почти пережили худшее из последствий Чернобыля. К сожалению, это означает, что денежные отчисления на исследования почти иссякли. Но было здорово, пока они у нас имелись.

Я смеюсь в ответ. Сериал канала HBO был лучшим и одновременно худшим, что случилось с департаментом ядерной физики и инженерии в Массачусетском технологическом институте со времен Фукусимы. Внезапная популярность даровала новый стимул антиядерным демонстрантам, которые начали собираться рядом с кампусом или на конференциях за его пределами. Это привело еще и к потоку грантов на исследования – и наплыву фанатов сериала, которые думали, что спасут мир. Только потом они осознают, что робототехника, автоматика и аэрокосмическая инженерия приносят намного больше денег, и меняют специальность до того, как их родители узнают, что в основе их чеков за обучение лежали фантазии, пробужденные парнем, который придумал «Очень страшное кино-4». Но сам сериал прекрасен.

– А еще мы наконец-то нашли человека на место доктора Мацуки. Мы наняли девушку из Суринама, которая училась с Алексис в Мичиганском государственном университете.

Доктор Алексис Браншо – или тетя Алексис, как ее звали, когда она жила с нами – пока читала по приглашению лекции в МТИ, похожа на маминого злого французского близнеца. Они вдвоем с бутылкой «Бакарди 151» были сущим стихийным бедствием. Какое-то время я задавалась вопросом, не была ли тетя Алексис причиной, почему мама редко вступала в отношения.

– Впервые в нашем департаменте будет больше женщин, чем мужчин.

– Класс. Крушите атомы и патриархию. А что с внеклассными занятиями? – спрашиваю я.

Она усмехается.

– Знаешь, нормальные дети не хотят слышать про сексуальную жизнь своих матерей.

– И кто в этом виноват?

– Справедливо.

– Как великодушно с твоей стороны.

– Если честно, – говорит она, – я загружена работой. Департамент пересматривает учебную программу для подготовки магистерской диссертации на следующей год, и мы с доктором Раппом присматриваем за подопечными доктора Мацуки. Элен пыталась свести меня в прошлом месяце с партнером ее мужа по сквошу, но у меня жесткая позиция относительно мужчин средних лет, которые до сих пор грызут ногти.

– А у меня фальшивый парень.

Не знаю, почему я это выпалила. Видимо, из-за низкого уровня сахара в крови. Я сегодня не завтракала, а вчера на ужин съела только чашку винограда, пока готовилась к тесту по методам диагностического и коррекционного чтения.

– Ясно. – Моя мать выглядит сбитой с толку – впрочем, ее можно понять. – Что значит «фальшивый парень»?

– Ну, это началось как вызов, а потом стало шуткой. А теперь мы вроде как больше не дружим, потому что я разозлилась на него за то, что стала нравиться ему по-настоящему, и игнорирую его сообщения.

– Ага, – отзываетя мама. Ее глаза цвета голубого океана прищуриваются, словно она решает загадку. Моя мама всегда была гениальной. Никого умнее я не знаю, это точно. Но когда дело касается меня, мне всегда кажется, что мы работаем с разным материалом для чтения. – А он тебе, случайно, не начал нравиться?

– Точно нет.

Ладно, может быть, это не совсем правда. Я знаю, что если позволю себе, то обязательно начну испытывать чувства к Конору. Я снова и снова прокручивала наш поцелуй в голове с той самой секунды, как он высадил меня у дома. Я еле могла сосредоточиться на учебе вчера вечером, потому что не могла перестать думать об упругости его губ, жаре его тела, каменной твердости его члена, прижимающегося к моему животу.

Нельзя отрицать, что он той ночью меня хотел. Он попросил меня поехать с ним домой, потому что хотел меня трахнуть, это без сомнений.

Но в этом и суть. Я понимаю, что, как только я сдамся, Конор очнется от этой фантазии и поймет, что должен быть с кем-то намного горячее. Я видела, с какими девушками встречаются парни из его команды, – я буду все равно что жирное бельмо на глазу.

Я не хочу остаться за бортом, когда Конор все это поймет.

– А из-за чего вы поссорились? – с любопытством спрашивает мама.

– Не важно. Глупо было с моей стороны вообще об этом заговаривать. – Я ковыряюсь вилкой среди остатков риса с цветной капустой и пытаюсь убедить себя его доесть. – Мы все равно знакомы только несколько недель. Это пунш на вечеринке Каппы во всем виноват. Не надо было мне пить из двадцатилитрового ведра из-под краски.

– Да, – говорит она с ухмылкой. – Мне кажется, я лучше тебя воспитала.

Но, когда мы идем обратно к ее машине, я резко вспоминаю кое о чем.

– Мам?