Когда его рука легла на ее тугой живот, он вопросительно и с тревогой посмотрел на нее и шепотом произнес:

– Все нормально?

– Все замечательно, – ответила она и с трудом справилась с дыханием, потому что его пальцы скользнули вниз под шелковый пушистый треугольник.

Дарси едва могла ясно соображать. Она запустила ладони в густую черную шевелюру, потом стала гладить твердые мышцы под гладкой атласной кожей. Широкие, мощные плечи, стальные, четко обозначенные мускулы на груди… Ей нравилось трогать жесткие волосы у него на торсе. Она вела ладонь по животу к пупку и ниже, пока пальцы не сомкнулись вокруг напрягшегося члена. Ренцо вдруг помотал головой и отстранил ее руку.

– Я должен сделать это сию секунду, а не то сойду с ума. Единственный вопрос – как?

В ответ Дарси повернулась на бок и оказалась к нему спиной.

– Наверное, вот так.

– Но я тебя не вижу.

– Не важно. Ты сейчас можешь меня почувствовать, а посмотришь на меня потом.

Он глухо засмеялся, сказал что-то по-итальянски и, уже не раздумывая, послушался ее совета. Его стоны были похожи на ликование, но вдруг он на мгновение замер и спросил:

– Хорошо?

– Это прекрасно, – задыхаясь, ответила она.

– Я не делаю тебе больно?

– Нет, но ты изводишь меня. Не останавливайся, Ренцо.

У него вырвался смех, но он продолжил двигаться осторожными толчками, ладони стиснули ей грудь, губы не переставая целовали ее в шею прямо в россыпь кудрей. Дарси закрыла глаза, отдавшись наслаждению, забыв о том, что это единственный раз, когда они действительно равны и никто не главный. Она забыла обо всем на свете, каждая клеточка тела пульсировала, она чувствовала, что миг неописуемого восторга приближается. И это так же неотвратимо, как приближение несущегося поезда. Задержать движение невозможно, хотя и сладкое ожидание восхитительно, хочется, чтобы оно продлилось. Но Ренцо тоже на грани взрыва – она успела его изучить. Его движения убыстрились, он вздрагивал и дергался, и, наконец, у себя внутри она ощутила взрыв – он достиг своего пика.

А потом они, утомленные, лежали припав друг к другу, тепло и покой переполняли их. Дарси хотела смаковать этот момент. Она ждала его слов после того, что они пережили. В ушах еще звучало его нежное бормотание. Что он скажет сейчас? Но когда он заговорил, то… словно нож с треском разорвал тонкий шелк.

– Это была твоя награда мне, да, cara mia?

Дарси отпрянула от него. Ей было унизительно даже смотреть в его сторону. Особенно когда лежишь совершенно голая, а у тебя большой живот. Она приказала себе не вкладывать ненужный смысл в его слова.

«Он ведь сказал тебе, что хочет тебя и что желал тебя все это время. Хватит и этого».

– Боюсь, что все не так, – ответила она.

– Не так? – Он перевернулся на спину и зевнул. – Выходит, что ты не таким образом благодаришь меня за покупку тебе собственного дома? Ты наконец получаешь независимость, к которой так долго стремилась.

Дарси замерла. Она перегнулась через край кровати и подняла с пола свое пальто. Прикрыв наготу, она нетвердым голосом произнесла:

– Давай это проясним. Ты считаешь, что у меня был с тобой секс, потому что ты сделал мне сверхщедрое предложение, о котором я не просила?

– Не знаю, что мне считать, Дарси. – Он произнес это таким тоном, словно молотком забивал гвозди, а когда повернулся к ней, то глаза были похожи на льдинки. На черные льдинки, которые иногда попадаются на дорогах зимой. – Я никак не могу с тобой договориться. То мне кажется, что я знаю тебя, и вдруг вижу, что совсем не знаю.

– Но разве так бывает не у всех? В одной песне даже говорится, что если мысли можно было бы видеть, то наши головы оказались бы на гильотине.

Он прищурился.

– А если я пообещаю быть мягким и снисходительным, то ты прямо сейчас расскажешь, о чем думаешь?

Дарси не ответила. Она могла бы рассказать ему остальное из своей жизни. Могла бы, будь на месте Ренцо другой человек. Но он уже успел оскорбить ее, сказав, что она согласилась на секс с ним лишь потому, что он купил ей этот дом. Для него все сводится к сделке, и он ни во что другое не верит. Он обо всем мыслит в понятиях бартера, в том числе и об отношениях между мужчиной и женщиной, потому что он вообще плохо думает о женщинах. Он ей раньше так прямо и заявил. Да, он хочет ее, но не доверяет ей. Она могла бы попытаться завоевать его доверие, признавшись в своем самом большом секрете, но… это слишком серьезный риск.

– Ренцо, у нас есть возможность счастья, а ты почему-то полон решимости все испортить, – сказала Дарси. – У нас с тобой красивый новый дом и скоро родится ребенок. Мы оба здоровы, и нас безумно тянет друг к другу. У нас только что был потрясающий секс. Разве мы не можем просто радоваться?

Черные глаза прожгли ее, и после долгого молчания он кивнул. Рука обвила Дарси за талию. Она слышала размеренные удары его сердца.

– Хорошо. – Он погладил ее по волосам. – Я согласен. Прости. Мне не следовало говорить этого. Просто все на меня навалилось столько всего нового, а я не склонен легко доверять.

Дарси молча кивнула, сдерживая слезы. Все, чего она хочет, – это жить приличной жизнью с мужем и ребенком. Хочет, чтобы у нее появилось то, чего никогда не было. Неужели она просит слишком много? Рука Ренцо переместилась ей на спину, кончики пальцев рисовали дорожку по позвоночнику. Следует ли ей доказать ему, что она – самая лучшая жена? Доказать не словами, а действием.

Ренцо склонился над ней, глаза сияли.

– Ты не устала?

– Совсем не устала. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я опять хочу тебя, – с извиняющейся улыбкой ответил он.

Первое, что пришло в голову Дарси в то утро понедельника, – что-то случилось. Такое бывает, когда смотришь на темное небо и знаешь, что вскоре упадут тяжелые дождевые капли, которые предвещают грозу.

Ренцо был в Лондоне, где на пресс-конференции представлял свой проект для токийской художественной галереи. Он уехал из дома на рассвете, спросив, не хочет ли она поехать с ним, но Дарси предпочла остаться. Она была в саду, снимая высушенное белье, когда позвонила одна из его секретарш и спросила, будет ли она дома во время ланча.

Дарси нахмурилась. Вопрос показался ей странным. Даже когда ее не бывало дома, Ренцо знал, что она не уезжала дальше соседней деревни или, в крайнем случае, близлежащего Брайтона. Все, что говорилось о беременных женщинах, которые стремятся к домашнему очагу, было абсолютно правильно, и Дарси жила в идиллическом гнездышке, ожидая появления на свет ребенка. Этот семейный инстинкт создавал ощущение благополучия, даже если иногда ее неожиданно охватывал стыд, потому что муж так и не узнал о ее самом страшном секрете. Но зачем раскачивать лодку? Зачем портить то хорошее, что у них есть? Ведь, возможно, что он начнет не только ее жалеть, но и презирать.