Положив ладонь на тугой мячик живота, Дарси с удивлением выслушала вопрос секретарши Ренцо.

– Да, я буду днем дома. Но почему он просит это уточнить?

– Синьор Сабатини попросил меня в этом удостовериться.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Дарси. – Я могу поговорить с ним сама?

Ответ прозвучал вежливо, но твердо:

– Боюсь, это невозможно. Он на совещании. Он просил сказать вам, что приедет домой вскоре после полудня.

Дарси постаралась унять мрачные предчувствия. Наверное, из-за того, что это напомнило ей похожий телефонный разговор, когда она пыталась связаться с Ренцо, чтобы сообщить ему о своей беременности. Это не может быть та же самая секретарша, которая не дала ей поговорить с ним. Та секретарша неожиданно получила выгодное предложение в другой компании, и Дарси подозревала, что не без участия Ренцо. Он решил оставить прошлое позади.

«Хватит выдумывать несчастья там, где их нет!» – приказала себе она.

Но как бы она ни настраивалась на лучшее, ей не удалось избавиться от растущей тревоги. Дарси вошла в дом и убрала оставшиеся прищепки для белья. Муж-миллионер часто поддразнивал ее за провинциальную привычку развешивать белье, а она отвечала, что ей все равно. Она знала, что он хотел нанять уборщицу и экономку, держать постоянного шофера, чтобы она не водила машину сама, – к тому же она выбрала обычный семейный автомобиль, абсолютно не соответствующий стилю Ренцо. Единственная уступка Дарси мужу-миллионеру – это частная акушерка, которая жила поблизости и которую можно вызвать в любое время.

Дарси хотела, чтобы их семья была обычной, нормальной, насколько это возможно при всех деньгах и влиянии Ренцо. Ей необходимо, чтобы семейная жизнь у них сложилась. И вовсе не из-за ребенка или по причине несчастливого детства и у нее, и у Ренцо.

Она выглянула в окно – шелковая блузка развевалась на ветру. Она очень хотела, чтобы брак удался, потому что поняла – она любит Ренцо.

Она его любит.

Осознание этого пришло к ней как-то утром, когда она проснулась и посмотрела на него, спящего рядом. Во сне он уже не выглядел неприступным. Точеные черты лица и чувственные губы были мягче, темные полукружья ресниц распушились на оливковой коже щек, а волосы были взъерошены… это она их взъерошила в порыве страсти. Дарси помнила властное чувство, поднявшееся внутри и ударившее ее с такой силой, что она была потрясена. Как же раньше она этого не понимала?

Ну конечно, она его любит. Он покорил ее с того момента, когда она бросила взгляд на переполненный зал ночного клуба и увидела мужчину, который пристально на нее смотрел. Лишь один раз в жизни появился мужчина, зародивший в ней страсть, и стал ее любовью, несмотря на то что он мог быть надменным, что он сложный и трудный человек. И если судьба – или в ее случае беременность – дала возможность страсти перерасти в любовь, то она должна не упустить этого. Он может не испытывать того же к ней, но это не важно, потому что с нее хватит и собственной любви. Она мать его будущего ребенка и его жена. Дружба, уважение и влечение… разве этого недостаточно? И если она иногда хочет большего, ну, тогда ей нужно научиться ценить то, что имеет, и прекратить гоняться за мечтой.

Дарси целый час занималась тем, что размельчала листья базилика и давила чеснок для соуса песто – хотела приготовить такой же вкусный, как попробовала в Риме за обедом в последний вечер их медового месяца. Затем она собрала букет из махровых желтых нарциссов, поставила в вазу и уселась за чашкой чаю.

Услыхав стук входной двери, она крикнула:

– Я здесь!

Дарси подняла голову, увидела на пороге Ренцо, и… улыбка исчезла, как только она посмотрела на его мрачное лицо. Рука дрогнула, и она опустила чашку на стол.

– Что-то случилось?

Он не ответил, и ее охватил страх. У него побелели костяшки плотно сжатых пальцев, под непокорной прядью черных волос пульсировала жилка на виске. От него исходила угроза, еще секунда, и он взорвется.

– Ренцо! Случилось что-то плохое?

Он пронзил ее взглядом, холодным и полным ненависти.

– Вот ты мне и расскажи.

– Ренцо, не пугай меня. В чем дело? Я не понимаю.

– И я не понимал. – Он рассмеялся. С горечью. – Но совершенно неожиданно понял.

Он достал из кармана конверт и швырнул на стол. Конверт был смятый, словно его долго сжимали в руке. На дешевой бумаге были напечатаны имя и фамилия Ренцо, фамилия напечатана неправильно – это Дарси машинально отметила.

– Это письмо от твоего дружка, – сквозь зубы процедил Ренцо.

– Какого дружка?

– Тебе будет нетрудно догадаться, от какого, Дарси. У тебя ведь не много друзей? Я раньше не понимал, почему так, но теперь знаю.

У Дарси кольнуло в сердце – она поняла, что нормальная жизнь, которую она себе придумала, закончилась.

– Что в письме? – спросила она.

– А ты как думаешь?

– Хочу услышать от тебя. – Неужели она надеется отсрочить крах? Вдруг ему написали какую-нибудь ерунду, ну, что она когда-то соврала полицейскому… или что не ходила в школу целых три месяца, потому что мать держала ее дома и не пускала. Дарси облизала пересохшие от волнения губы и посмотрела на Ренцо.

Он презрительно усмехнулся и, вытащив разлинованный листок из конверта, начал читать:

«Вы знаете, что Пэмми Дентон была проституткой? Самой известной во всем Манчестере? Спросите вашу жену о ее мамочке».

– Ни к чему спрашивать, узнаешь ли ты почерк – написано печатными прописными буквами, но предполагаю, что это Дрейк Брадли, и это всего лишь начало неуклюжих попыток шантажа. Разве не так? – холодно добавил он.

Первая реакция – сказать, что она не желает говорить об этом. Потому что… потому что только таким образом она в силах справиться с позором своего прошлого, но… Ренцо – ее муж, отец ее еще неродившегося ребенка. Она не может отмахнуться от грязи в надежде, что этого никто не узнает.

А может, пришла пора прекратить бегство от правды и найти в себе мужество быть тем человеком, каким она является сегодня, а не существом, которое бежит от вчерашних грехов? Сердце громко стучало, во рту была сухость. Надо быть храброй и рассказать Ренцо то, что следовало рассказать давно.

Глубоко вздохнув, она сказала:

– Я все объясню.

Он бросил на нее ледяной взгляд, открыл холодильник и вынул банку пива. Дарси смотрела на него оцепенев – Ренцо никогда не пил спиртного днем.

– Давай, объясняй. – Он сорвал крышку и налил пиво в стакан. Но пить не стал, а поставил стакан на стол, прислонился к подоконнику, продолжая сверлить ее все тем же суровым взглядом. – Я слушаю.

Было бы легче, если бы он кричал, в гневе бросал ей в лицо обвинения. Она встретила бы их с высоко поднятой головой, выстояла бы против его бешенства, привела бы… ну, если не причины, но призвала бы его встать на ее место. А как это сделать, когда он смотрит на нее с холодным презрением? Это все равно что вести разговор с каменной глыбой.