Хотя…

Какое там лучше!

Если бы не знала, что нельзя так явно выделять одного клиента в толпе – нарочно бы напротив его столика остановилась бы и так бы и выступала. Просто назло многоуважаемому профессору, чтобы у него штаны прям на нем и загорелись!

А сейчас сижу как дура оплеванная, и внутри как эхом об стенки бьется холодная, но такая жгучая мысль.

Он. Даже! Не пришел!!!

А меня так трясло, когда своими полутрясущимися руками костюм полицейской из черного блестящего латекса напяливала. Это ведь была бы первая встреча после первого нашего раза.

Первый наш раз! Катя, прекрати так говорить, звучит так, будто ты уже в уме планируешь второй. Не с ним. Ни в жизнь.

И все-таки где он? Почему до сих пор не здесь, не смотрит на меня, не осыпает своими издевками? Или вот это вот его отсутствие издевка и есть? Так зачем он тратился на приват, лишние деньги, что ли, карман жгут?

Не выдерживаю. Выхожу из номера, шагаю к Марку. Он смотрит на меня кисло – передавая мне про приват, предупреждал меня, чтобы в этот раз все было без фокусов. И тут я. Явно приперлась раньше, чем могла бы закончиться полная двухчасовая программа.

– Не ори, пожалуйста, – говорю, устало падая в одно из кресел напротив его стола, – глянь по камерам, где моего клиента носит. Он не пришел.

– Не пришел? – Марк недоуменно повторяет, а потом переключает на экране приложение, переходя на видеонаблюдение. Выбирает камеры в зале, отматывает время…

Я осторожно присаживаюсь на подлокотник его кресла. Ноги уже от каблуков гудят. А Марк вот это неправильно понимать не будет. Села и села. Устала просто.

– Это что еще за херня, – мрачно спрашивает он. А на экране у барной стойки с Ройхом разговаривает Ванечка, выставленный сегодня на фейс-контроль. Говорит, говорит, а потом – вместе с Ройхом шагает на улицу.

– А на входе тоже камера есть?

– Цыпа, не елозь, есть, конечно, – щелкает нужными клавишами и переключается на камеру над центральным входом. Точно так же на ускоренной промотке находит нужный кадр.

– Вот сука, – тихо шепчет он, когда Ванечка машет рукой в сторону парковки и шагающий туда Ройх выходит из поля зрения камер. И обратно не заходит.

– Думаешь, он специально?

– Цыпа, ты, вроде, умная у нас, – Марк кривится и резко встает, – конечно, он, блядь, специально. Думаешь, не знает, что в поле зрения камер попадает, а что нет?

– А зачем он вообще его вывел?

– Мне тоже интересно! – почему-то Марк смотрит на меня так пристально, что даже не по себе становится. Но он резко шагает к двери, а я… А я пулей несусь за ним. Сама не своя от беспокойства. Я и вправду не понимаю. Почему Ройх не вернулся? Что ему там Ванечка набрехал, что он не пришел. Или…

– Цыпа, жопу прикрой, – через плечо бросает Марк, и я чуть на лету не спотыкаюсь. Ну точно, конец ноября, не особый сезон для латексных шортиков.

Джинсы напяливаю прям поверх наряда для привата. Куртку надеваю без толстовки, прямо так, на голые плечи, и снова бегом лечу на улицу, на парковку, чтобы увидеть, как Марк за шкирку поднимает с мокрого асфальта Ванечку с разбитой мордой.

– Где клиент? – рычит Марк, а я осоловело таращусь на пятна крови на асфальте. Тут драка была? Драка?! С Ройхом?!!

Сердце в груди начинает стучать так сильно – мыслей за этим стуком не слышу.

Слабый стон заставляет вздрогнуть. Туда я лечу уже сама, отчаянно надеясь, что если стонет, значит, дышит.

Правда, когда вижу, кто на самом деле копошится за бампером серого гелендвагена – шарахаюсь назад.

Вовчик. С расквашенным носом и явно – хорошенько уделанный под орех, потому что он с трудом стоит на четвереньках.

Морда у моего братца в уличном освещении смотрится так, будто его темными красками расписали. На самом же деле – кровоподтеки и ссадины, но как инфернально их высвечивает фонарный свет.

Смотрю на него придирчиво, а потом сама с размаху пинаю его в бок. Потому что… Потому что ненавижу его, да. Потому что очень хочу поквитаться хоть за что-то. И пусть удовлетворение слабое, но все-таки…

– Ты охуела, что ли, курва? – ладонь Марка сгребает меня за шиворот, поднимает меня над асфальтом. – Я тебе что сказал, блядине, насчет неприкосновенности наших клиентов?

– Это не клиент, – взвизгиваю отчаянно, потому что настрой сейчас у Маркуши таковой – он сначала раскатает по асфальту тонким слоем, потом только начнет разбираться, чем его версия происходящего отличается от реальности.

– А кто, блядь! – рычит Марк, но тем не менее присматривается к валяющемуся на асфальте Вовчику и унимается. – А! Вспомнил. Твой мразотный братец, которого ты просила на порог не пускать.

– И между прочим, десятку в месяц только за это тебе оставляю, – лягаю Марка в голень, – отпусти, придурок, куртку мне порвешь!

– Где наш клиент? – повторяет Марк оглядываясь. – Он уделал Ванечку, он уделал твоего брата. А где сам? В зал вернулся?

– Но мы ведь не видели, как он входил, – напоминаю я и лихорадочно верчу головой. Вижу в дальнем углу парковки темную тачку Ройха, несусь к ней, наплевав на каблуки, больно отдающиеся в ноги.

Вы мне, Юлий Владимирович, еще пару туфель для выступлений будете должны. Они же, блядь, стоят, как крыло самолета!

Правда, когда я вижу на асфальте тянущуюся к машине тонкую цепочку темных пятнышек, которые вряд ли могут быть хоть чем-то кроме крови – мысли про туфли как-то испаряются из головы.

Господи, я надеюсь, он хотя бы целый там? Живой? Дышит?

Вижу его и будто светлеет мне от облегчения. Потому что он по крайней мере сидит. Вертикально сидит на пассажирском сиденье. И даже шевелится. Делает что-то, что мне не видно.

– У вас в порядке все, профессор? – выдыхаю, подлетая. Явственно вижу, как Ройх вздрагивает от звука моего голоса.

Разворачивается ко мне лицом, и я непроизвольно охаю, рассмотрев на челюсти его крупную ссадину. Нет, я понимала, что вряд ли он вышел из драки целым, но все-таки оказываюсь не готова наблюдать ущерб.

– Иди в приват, холера, – хрипло выдыхает Ройх, глядя на меня своими как черный перец жгучими глазами, – я скоро буду.

Сама не знаю, почему не верю ему. То ли эта странная, неуклюжая поза меня напрягает, то ли лишенный привычной ядовитости тон, в котором сквозит что-то… Болезненное.

И потом – мне до сих пор не понятно, откуда кровь была.

В общем, я не слушаюсь. Огибаю дверцу его машины и заглядываю внутрь. Стискиваю дверцу пальцами так, что даже не знаю, почему под пальцами металл не мнется. Я вижу кровь. На светлой рубашке, на обивке кресла… И красную черту на его боку вижу тоже.

– Господи, вы же ранены!