Высадившись на берег, мы дошли с Реми до небольшого дома, где нас встретила его семья. Он познакомил нас с женой, Люси, с дочерью Сильвией, женихом Сильвии, Кимо. Нас удобно усадили в креслах на песочке, где мы наслаждались ароматом свежего тунца, жарившегося на углях.

Вдруг я заметила в лагуне черные спинные плавники. Я выпрямилась, присмотрелась, и мы с Ричардом воскликнули вместе:

– Акулы!

Реми засмеялся и пожал плечами. Затем он что-то быстро сказал Ричарду, и Ричард объяснил мне, что местные жители не обращают внимания на рифовых акул, потому что те хоть и проявляют к людям интерес, но никогда не нападают. Однако Реми посоветовал не уплывать далеко от тузика, когда будем купаться в лагуне, чтобы быстро забраться в лодку, если акулы подплывут слишком близко.

Реми упомянул, что по воскресеньям они не собирают копру – высушенную мякоть кокосового ореха – и с удовольствием покажут нам остров Кон-Тики на другой стороне лагуны.

Утром следующего дня мы привязали их моторку к корме «Майялуги» и отправились на Кон-Тики. И Ричард, и я ощущали благоговейный трепет, оказавшись на маленьком коралловом острове, где в 1947 году окончил свой путь знаменитый плот из бальсовых бревен, на котором Тур Хейердал и его команда совершили переход из Перу за сто один день.

Мы притянули моторку Реми к «Майялуге», его семейство погрузилось в нее и отправилось на берег. Мы спустили на воду наш тузик и вскоре последовали за ними. Когда мы втащили нашу лодку на берег, они уже хлопотали, устраивая лагерь. Кимо прошелся по пляжу, обернулся и жестом позвал Ричарда за собой – они отправились рыбачить.

Мы с Сильвией пошли искать ракушки. Копаясь в обломках коралла, я нашла красивую заостренную раковину размером с мою ладонь. Я была так поглощена своим новообретенным сокровищем, что отшатнулась от неожиданности и упала назад, заметив черные, похожие на бусины глазки, уставившиеся прямо на меня. Всего в двух футах от меня обнаружились две акулы с черными плавниками. Отдышавшись, я поняла, что они не собираются выскакивать из воды, чтобы меня съесть, но все же сам факт, что они могут подкрасться вот так, совершенно незаметно, несколько пугал. Они подплыли просто из любопытства, но после этой встречи я решила: не буду подходить к воде так близко!

На следующее утро мы отправились на долгую прогулку. Было так приятно ощущать на лодыжках плеск приливной волны, я плелась позади всех, по обыкновению высматривая ракушки. Внезапно впереди что-то бешено заплескалось, поднимая фонтаны брызг, и в тот же миг Люси плавно взмахнула своим мачете и отсекла голову мурене.

– Господи, – проговорила я, ошеломленная.

Люси невозмутимо шагала дальше. Я смотрела, как дергается и извивается мертвое уже тело мурены. Теперь я понимала, почему они везде ходят с мачете. Я бросила собирать ракушки и пошла рядом с Люси. Я как-то особенно ее зауважала. Наверное, Люси тоже умеет читать мысли.

Нога соскользнула со штурвала «Хазаны», громко стукнув пяткой о пайол кокпита. Это случилось в тот момент, когда я сосредоточенно пыталась отправить Ричарду мысленное послание. Может быть, этим глухим стуком он хотел напомнить мне о необходимости быть внимательной и держать курс?

– Ты слишком много думаешь, – мягко произнес Голос, заставив меня вздрогнуть.

– А что еще здесь делать? Я стараюсь передать Ричарду мысленное сообщение.

– И что ты хочешь ему сообщить?

– Что я бы пережила все это еще раз, если бы только он вернулся обратно в мою жизнь.

– Он хочет передать тебе, что и он тоже…

Поставив ногу обратно на спицу штурвала и взяв немного лево руля, я думала о том, как Ричард упал за борт и какая это была напрасная потеря человеческой жизни. Мои мысли прервал Голос:

– Единственная напрасная потеря здесь – терять время, жалея себя. Ты не имеешь права судить, была ли смерть Ричарда напрасной потерей. Ты не Господь Бог.

Мне стало стыдно, но в следующий миг я перешла в оборону:

– Слушай, Голос, нет проблем – я никогда не полюблю снова.

– А вот это уже будет напрасной потерей.

Я улыбнулась хитроумию Голоса и повернула штурвал. Заметила, как туго и с рывками он идет. Так уже бывало раньше, потом проходило. Я понимала, что нельзя и дальше игнорировать это: вдруг внизу что-нибудь повреждено или что-то намоталось на перо руля. Управлять было трудно, я как будто делала изометрические упражнения – руки уставали держать курс. Пару раз я осматривала штурвал и рулевой кабель, но все вроде бы было в порядке. Я понимала, что надо проверить перо руля, а единственный способ это сделать – прыгнуть в воду, поднырнуть под яхту и посмотреть. Сама мысль приводила в ужас. Кто поднимет меня на борт, если что-нибудь пойдет не так? А вдруг на меня нападет акула? Мне больше не хотелось думать об этом. Я разберусь с этим позже.

Небо мерцало, передавая сообщения, зашифрованные каким-то неизвестным кодом. Звезды поддерживали меня ободрительными посланиями. Падающая звезда напоминала, что я имею право на желание. И каждый раз мои желания были одинаковы: пусть Ричард окажется жив; пожалуйста, пусть кто-нибудь найдет меня; пусть мне хватит храбрости нырнуть под яхту. Мне нравилось это время суток на краю зари. Было что-то волшебное в том, как звезды укладывались спать одна за другой, пока просыпалось солнце.

В тот день рассвет раскрасил небо цветами Максфилда Пэрриша[17]. Я ощущала безмятежность. Бог – это безмятежность? Я принайтовила штурвал и перешла на нос.

Размотав цветочное парео, уронила его на палубу и уселась сверху, скрестив ноги, совершенно голая. Положила руки на колени ладонями вверх, готовая впитать все добрые вибрации, какие только пошлет мне вселенная. Лучи пастельных тонов пронзали мои волосы, глаза, кожу, предплечья, ноги, воздух, которым я дышала, и мою душу. Я жадно втянула ноздрями чистый воздух, вдыхая все глубже, глубже, потом шумно выдохнула через рот. Я чувствовала, как прогреваюсь до мозга костей в этом умиротворяющем утреннем тепле. Я растворялась в гармонии со всем, что меня окружало. Хотя бы в этот короткий миг я не испытывала ненависти ни к чему и ничего не желала. Я не испытывала страха и не чувствовала боли. Это благословенное пастельное утро напевало собственную мелодию, свой собственный псалом, свою собственную «О, благодать»[18].

Медитация придала мне сил. Меня переполнял оптимизм, и вдруг поразила своей очевидностью мысль: чему быть – того не миновать. Время Ричарда закончилось. Оставался, наверное, один шанс на миллион, что он мог бы сейчас быть жив. Даже если бы тогда он спустился в каюту вместе со мной, он все равно, наверное, погиб бы. Вдруг тогда было бы еще хуже? Не так стремительно, как от могучего удара чудовищной волны, которая, должно быть, сразу вышибла из него дух.