Видимо, участковый относился к тому типу людей, у которых краснота никогда не сходит со щек. Я понятия не имею, с чем это связано. С особенностями кожи, или с тем, что человек постоянно находится в возбужденном состоянии, но пухлые щеки милиционера, сидевшего передо мной в тесном, душном кабинете, пылали багрянцем. Можно было, конечно, предположить, что сказывалась беспощадная июльская жара, от которой не спасал даже крутящийся на полную катушку вентилятор, но я прекрасно помнил, что его лицо имело тот же цвет и во время известного осеннего визита.

Я изнывал от духоты помещения вот уже битый час, но дело, по которому я добровольно явился в милицию, не сдвинулось и на шаг. Большая стрелка настенных часов, на циферблате которых красовался огромный золотистый трезубец, бездушно отсчитывала драгоценные минуты, которых теперь могло не хватить на то, чтобы вернуться в хоспис и вытащить оттуда маму.

– Товарищ сержант, я же вам говорю, я полностью осознаю меру ответственности и обязуюсь при первой же необходимости уведомить вас о подозрительных действиях со стороны моей матери. У нее своя квартира, причем находится она совсем недалеко от моего дома. Я смогу посещать ее ежедневно, контролировать, ухаживать… Вы поймите, я остался без работы, за хоспис платить нечем. Жена даже собаку усыпила, чтобы сократить расходы. У меня малолетняя дочь, она расстроится, когда узнает, что ее питомца умертвили, но у нас не оставалось другого выхода. Мы просто вынуждены были так поступить! То же самое касается и моей матери! Если я в ближайшее время не найду работу с достойной оплатой труда, то уже в скором времени у семьи не останется средств для существования. А на такие риски я идти не готов. Пусть лучше мать живет у себя дома, если надо, под замком, но заставлять дочь и жену голодать – это будет слишком серьезным ударом по моему самолюбию.

Услышав последнюю фразу, участковый изменился в лице. Едва заметно, но изменился! Впервые за шестьдесят минут диалога! И изменения эти были отнюдь не негативными. Я, вдруг, заметил, как его багровое лицо оттаяло! Не было сомнений – он и в самом деле проникся ко мне пониманием. Самолюбие! Черт возьми! Самолюбие – вот, что объединяет это общество! Вот, что способно хоть в какой-то мере вызвать, если не сочувствие, то хотя бы понимание! Парадоксальное, абсурдное взаимопонимание.

– Семенов, ты же сам прекрасно понимаешь, что все твои доводы – бред сивого мерина. Ты что, с таким опытом работу себе найти не можешь?

– Да какая сейчас работа у банкиров? Мировой финансовый кризис на дворе! Людей из банков пачками на улицу выбрасывают! Сокращения жуткие. Сейчас безработных банкиров больше, чем китайцев в Пекине.

– Ясно…

Он хотел еще что-то сказать, но на его столе зазвонил телефон. Сержант снял трубку и поднес к уху.

– Алло. Да. Да. Так и есть. Угу. Угу. Все понял. Принято. Будьте богаты. Угу. Отбой.

Он выдохнул с каким-то облегчением, улыбнулся и вытер пот со лба.

– Ладно, Семенов. Считай, взял ты меня измором. Подпишу твой запрос, но при одном условии: теперь ты в моем кабинете постоянный клиент. Будешь являться на отчеты еженедельно, скажем, по четвергам к восемнадцати ноль ноль. Неявка без уважительной причины будет квалифицирована, как нарушение правопорядка и меры будут предприняты к матери и к тебе, соответственно. Усек?

– Усек! – тут же отрапортовал я и мысленно возликовал.

Он сделал росчерк на заветном листе, обнаружил, что шариковая ручка не пишет, ругнулся, принялся искать другую. Нашел, расписался ею и протянул листок мне.

– И ищи работу! Не думай, что ты ее навсегда забираешь. А то мало того, что сам тунеядец, так еще и мать свою ебанутую ко мне на участок притащишь. Свободен!

Мне в спину будто лом вставили. Замер на месте и даже вдохнуть не смел. Если бы вдохнул, то не смог бы сдержать себя в руках. Перепрыгнул бы через стол и вцепился сержанту в горло. А это значило бы только одно: я проведу невесть сколько времени за решеткой, и, даже если не убьют, то мама может просто не дождаться моего возвращения. Пришлось прикрыть веки и проглотить оскорбление.

Видимо, мое лицо стало не менее бордовым, чем у него, потому что участковый нахмурил брови и спросил:

– Семенов, ты как? Ходить можешь?

– Вполне, – сквозь зубы процедил я.

– Ну, так иди, ёб твою! – выплюнул он и добавил, – Иди, а то передумаю!

Я ушел, по пути ища оправдания сказанной ментом фразе, но так и не смог подобрать веской причины, чтобы его понять, а тем более простить. Выругавшись мысленно для разрядки, выскочил из здания отделения.

Попытки поймать такси превратились в настоящую панику. Я, как безумец, размахивал руками перед проезжающими мимо автомобилями с шахматными фишками на крыше. Те, как назло, не останавливались, иногда сигналя кидающемуся под колеса пешеходу. Когда, наконец, удалось остановить машину, часы уже показывали без пятнадцати пять. Я понятия не имел, в котором часу заканчивается смена главного врача в хосписе и до последнего надеялся, что еще смогу успеть. Хотя надежда таяла с каждой секундой.

Пришлось заплатить таксисту наперед, и переплатить вдвое, чтобы тот ехал быстрее, не обращая внимания на дорожные знаки. Мы заскочили домой за паспортом, и ровно в семнадцать часов я переступил порог хосписа, держа бумажку с резолюцией участкового милиционера перед собой, будто она служила пропуском.

Охранник бросил на меня испепеляющий взгляд и демонстративно заблокировал турникет. Тот лязгнул встроенным электромагнитным замком.

– Да я же уже был здесь сегодня! – возмутился я, для убедительности даже ударив ладонью по стеклу сторожки, – Нужен паспорт? Пожалуйста! Открывай уже! Я спешу очень.

– Паспорт! Да хоть удостоверение прокурора области! – рявкнул охранник, – Ты мне, падла, квартальную премию зарезал! Я тебя, как человека, пропустил. Вошел, так сказать, в положение. А ты, гнида, тут же побежал начальству стучать! Вот теперь бери свой паспорт, засовывай себе в жопу и иди к хренам собачьим, чтобы я тебя в глаза не видел. Завтра будет сменщик дежурить, вот ему и сношай мозги, а я по поводу тебя вопрос решил окончательно. А будешь угрожать – ментов вызову. Вот им и расскажешь, как ты взятки должностным лицам предлагаешь, чтобы тебя на режимный объект пропустили. Козлина…

Стало совершенно ясно, что договариваться с этим человеком – вообще не вариант. По крайней мере до тех пор, пока он находится в таком возбужденном состоянии. А ждать, когда его попустит, у меня не было ни времени, на настроения. Я толкнул турникет, убеждаясь, что тот заперт, и услышал шаги, звонким эхом разносящиеся по коридору, ведущему к лестнице. Шаги приближались.

– Ба, какие люди! Николай Евгеньевич! – пропел главврач, – Вы, никак, передумали насчет мамы?

Он и в этот раз слово «мама» произнес с какой-то особенной интонацией. Как бы намекая на что-то. Только я никак не хотел понять, что он хочет этими намеками сказать. Ну, не мог я поверить, что он меня так быстро раскусил! Я лихорадочно перетасовывал в голове более вероятные варианты. Тем временем врач прошел через турникет и, не останавливаясь, двинулся к выходу.