разглядывая белое лицо, которое казалось еще белее, чем сама простыня. Хотя, может, это простыня была не слишком белой.

Прикрытые веки дернулись и медленно приоткрыли мутные глаза.

– Марина? – не то просипел, не то прохрипел Никита. – Ты?.. Откуда?..

– Мне медсестра позвонила. Твой телефон нашли, медсестра ткнула в кнопку, а там мой номер записан. Вот я и примчалась, – быстро, словно боясь опоздать, протараторила Марина.

Никита снова сомкнул веки, потом разомкнул, с явным усилием сфокусировал на Марине взгляд и тоже быстро, словно боясь опоздать, зашептал, с трудом шевеля губами:

– Ты телефон мой забери… Жена звонить будет, ты чего-нибудь придумай… Не говори ей про больницу… отдыхает пусть… И куртку мою забери… там… в кармане, где «молния», ключи от моей квартиры… в шестидесятой я живу… Ты дом мой знаешь?

– Знаю, знаю, – кивнула Марина.

– Ты сходи ко мне домой… В прихожей… на тумбочке… барсетка моя лежит… Я вечером уходил и ее дома забыл. В барсетке мои документы и мобильник мэра… Я с ним сегодня ездил, с мэром… и телефон забыл выложить… Ты телефон забери… завтра отдай… И куртку мою… – взгляд Никиты вдруг стал тревожным, – обязательно забери… дома у меня оставь…

– Заберу, ты не беспокойся! И я к тебе приду, поесть привезу. Узнаю, когда после операции можно будет. И к тебе еще из полиции придут, наверное, завтра, по поводу машины, которая тебя сбила. Их сегодня врач не пустил.

– Машины?.. – Лицо Никиты напряглось. – Машина… да… я заметил… она около булочной стояла, когда я за хлебом заходил… Там рядом не было машин, только эта… «жигули» темные… фары были включены… Я зашел в булочную, машина стояла, потом вышел, она тоже стояла… Я машинально ее заметил… А потом она рванула…

– Ты номер… номер, случайно, не разглядел?

Сама Марина вот именно так, случайно, вряд ли бы обратила внимание на какую-то машину, а тем более на ее номер, но Никита вполне мог. У Никиты, как определила однажды Ада, был взгляд опытного ординарца, походя подмечающего различные детали, разбросанные вокруг начальника, а натренированный взгляд уже по привычке ухватывал и все остальное.

– Номер?.. – Гальцев вновь прикрыл глаза, болезненно поморщился. – Номер… да… был грязным снегом залеплен, почти весь… – произнес Никита с трудом и вдруг встрепенулся. – Последняя цифра была «шестеркой»! И буквы последние – ОО! Да, я заметил, потому что получалось, будто это шестисотые «жигули». Я, кажется, поэтому и заметил…

– Вы пообщались? – раздался за Марининой спиной голос появившегося в комнате врача.

– Пообщались, спасибо, – сказала Марина.

– А про документы спросили?

– Про документы? Ой, извините… Никита, где у тебя лежат паспорт и страховка? – опомнилась Марина.

– В барсетке… там и удостоверение…

– Ну, конечно, о самом главном вы забыли, – ворчливо проговорил хирург.

– А мне казалось, что самое главное – это здоровье пациента, – не удержалась Марина.

– За здоровьем мы как-нибудь проследим, а за порядком с документами следите вы, чиновники, и в случае непорядка нам же, врачам, здоровье портите, – не остался в долгу хирург и весьма выразительно кивнул на дверь.

На выходе из приемного покоя Марина перехватила медсестру.

– Мне нужно забрать куртку, в которой был тот мужчина.

– Ага, – кивнула тетка и куда-то скрылась. Отсутствовала она несколько минут, после чего вернулась со словами: – Вот ваша куртка. И шуба ваша на месте. И про документики не забудьте, подвезите завтра.

– Да не забуду я документики! – вздохнула Марина, выбралась в вестибюль и тут подумала, что надо позвонить Аде. А еще лучше – прямо Тишаеву.

Судя по всему, Аристарх Иванович был чем-то серьезно занят, потому что далеко не сразу откликнулся, а когда все же откликнулся, голос имел недовольный. Впрочем, как показалось Марине, он весь день пребывал не в самом радужном настроении. Да и вообще, в последнее время Тишаев регулярно выказывал неудовольствие, причем довольно громко и резко, что у сотрудников Аппарата вызывало немалое удивление. Конечно, никто особо не обольщался на счет благости Аристарха Ивановича, однако же не зря его прозвали Тишайшим – сроду он не устраивал выволочек и вообще не повышал голоса.

Марина отнюдь не рассчитывала, что известие о Никите вызовет у Тишаева всплеск особых эмоций (это же не известие о Кирилле Логинове!) – просто следовало сообщить, она и сообщила, нисколько не удивившись достаточно формальным словам: «Спросите у врачей, нужна ли какая-то помощь, и держите меня в курсе».

Удивилась она другому – когда уже на выходе из больницы Тишаев позвонил сам и сказал, что сейчас подъедет и Марине следует его дождаться.

– Хорошо, – вздохнула Марина, поудобнее пристраивая на локте куртку Никиты.

Подбитая мехом, из толстой кожи куртка постоянно норовила сползти вниз, и ее приходилось подхватывать то с одной стороны, то с другой – очень неудобно, особенно если учесть довольно тяжелую собственную сумку. И почему, складывая в сумку только самое необходимое, все равно получается, будто там запасы картошки на целую зиму?

С внутренней стороны куртки было несколько карманов, но только один на «молнии», где лежала связка ключей от квартиры и от машины, – тоже весьма ощутимая по весу. Марина глянула на часы и вновь вздохнула. Она сегодня сильно устала и хотела лечь пораньше спать, но вряд ли это удастся. Пока явится Тишаев, пока устроит в больнице разбор полетов (а зачем иначе он сюда решил пожаловать?), пока Марина доберется до дома Гальцева (к счастью, здесь недалеко), пока дотащится до собственного дома (который в противоположной стороне), пройдет немало времени, и никакого «лечь пораньше» явно не получится. Или, может, позвонить в гараж мэрии и вызвать дежурную машину? Марина решила, что, пожалуй, ничего вызывать не станет – ей совершенно не хотелось «светиться» перед мэриевским водителем, который наверняка будет чесать в гараже языком по поводу ночного визита Назаровой в квартиру Гальцева.

Аристарх Иванович появился гораздо раньше, чем Марина ожидала, но, вопреки всяким ожиданиям, не один. С ним были Казик и Вандовский.

– Добрый вечер! – разулыбался толстяк.

– И снова здравствуйте! – ухмыльнулся громила.

Марина кивнула.

Казику она, пожалуй, готова была послать ответную улыбку, но Вандовскому…

Днем она разговаривала с этими сибирскими посланцами больше часа, и все это время Вандовский откровенно разглядывал Марину. Причем как-то своеобразно разглядывал – словно она была техническим прибором с заманчивыми возможностями, но непонятными характеристиками. От этого взгляда, который Вандовский даже не пытался скрыть, Марину корежило от злости.

Хотя в первое мгновение – что правда, то правда! – она смутилась. Но в следующее мгновение это прошло, потому что она давно перестала смущаться от мужских взглядов и даже совершенно точно помнила, когда