Терцев с Ветлугиным переглянулись. Они заметили на рукавах бойцов нашивки с этими буквами. Одеты солдаты были пестро: в основном, конечно, в германское обмундирование. Как правило, без знаков различия. Но встречались в большом количестве элементы советской военной формы и даже гражданской одежды. Все это выглядело весьма потрепанно и даже плачевно вперемешку с очень скудным снаряжением. Так что становилось понятно, почему внешний вид бежавших из плена не вызвал подозрений.

– Русская освободительная народная армия, – пояснил Цапа.

– Армия! – презрительно хмыкнул сержант.

– Бригада Бронислава Каминского, – последовало уточнение.

– Уже бригада! – фыркнул Ветлугин.

– Погоди, погоди, – сделал жест рукой Терцев. – Дальше, Вася.

Цаплин поведал, как на его родной Брянщине после прихода немцев для защиты населения от партизан была создана местная самооборона. Вскоре ее возглавил некий инженер из города Локоть Бронислав Каминский. С немецким командованием Каминскому удалось договориться о невмешательстве в дела так называемого Локотского самоуправления на условиях поддержания порядка собственными силами в тыловом районе 2-й германской танковой армии.

– Его поначалу поддерживали. Народу стало жить легче, – шмыгнул носом Васька.

– Ты говори, да не заговаривайся! – показал ему кулак Ветлугин. – Вся страна Отечественную войну с внешним врагом ведет…

– Тихо-тихо. А потом? – спросил внимательно слушавший Терцев.

– А потом понеслось, – махнул рукой Цаплин. – То каминцы режут партизан, то партизаны каминцев. И все грабят, жгут, расстреливают. Мы с Петькой в школе тогда учились…

При отступлении немцев друг Цаплина Петька Бажанов ушел с эвакуировавшимися вместе со своими семьями на территорию Белоруссии каминцами.

– Мне повестка в Красную армию, а дружок вот где отыскался, – подытожил Цаплин.

– Сволочуга у тебя дружок, Цапа, – сплюнул сквозь зубы Ветлугин.

– Он мой друг! – неожиданно резко дал отпор Васька. – Мы выросли вместе.

– Ага, – огрызнулся сержант и сделал кивок в сторону колонны у себя за спиной: – А это все отличные ребята с вашего двора!

– Найдутся и такие! – зло и упрямо проговорил Цапа. – Ты поживи между молотом и наковальней.

– Успокоились! – осадил их Терцев. – Всем досталось.

Пока что выходило, этот Петька Бажанов всех их спас, сам того не ведая…

Ветлугин с Цаплиным, тяжело дыша, смотрели в разные стороны. Капитан сжал зубы и молча играл желваками. Он всегда привык полагаться на боевое товарищество. Знал по опыту – только оно единственное действительно давало шанс уцелеть в боях и передрягах. Все остальное – пустая мишура трескучих слов. И как страшно – гораздо страшнее, чем идти под пули и снаряды, – становилось от того, что это товарищество готово было дать трещину при одном только появлении зловещего оскала внутреннего гражданского противостояния…

Выдохнув, Терцев произнес:

– Все – споры побоку. Думаем, как выпутываться. Для начала условимся, что и как мы говорим. И что не говорим.

Внимательно посмотрел на Цапу:

– Даже друзьям. Понял?

Васька утер нос и кивнул:

– Понял.

– Тогда так…

Стараясь не привлекать к себе внимания, пошептались коротко и быстро.

…Вторая остановка была в маленьком польском городке. Поставили танки и машины полукругом на площади перед костелом – все были как на ладони. Кругом ходили вооруженные каминцы. Снова осматривали технику. Отлучаться с площади запретили. Терцев заглянул только в полуподвальное помещение какой-то лавки, располагавшейся здесь же. В глаза бросился набор с тюбиками краски в деревянной коробочке. Такими рисуют художники. Капитану пришла в голову идея, как хотя бы косвенно подтвердить свою принадлежность к бронедивизиону, который они в глаза никогда не видали и из которого их якобы прислали на усиление сводной группы. Конечно, это вряд ли было бы весомым аргументом, но в их положении ничем не стоило пренебрегать. Быстро сходил к танку и вернулся с бутылкой коньяка.

Опешивший поляк в лавке долго не мог поверить, что ему предлагают отличный довоенный французский коньяк за коробочку с красками. А когда поверил, усердно кланялся и благодарил «пана».

Терцев понятия не имел, какие были приняты опознавательные знаки в подразделении, куда их занесли очередные превратности военной судьбы. Мелькнули смутные картины из воспоминаний детства времен Гражданской войны. Может, дневная стычка Цапы и Ветлугина натолкнула сейчас именно на них. Он был совсем маленьким, но именно в детстве лучше всего врезается в память все яркое и необычное. Те солдаты-кавалеристы до их деревни в Тамбовской губернии успели только дойти, постоять день и уйти обратно. Но всем мальчишкам запомнились их разноцветные гимнастерки, цветные погоны и фуражки, какие-то нашивки на рукавах. Тут вон тоже у всех нашивки. А что же было у тех солдат? Терцев даже прикрыл глаза, пытаясь вспомнить. А когда вспомнил, заскочил на машину с коробочкой красок. Под недоуменные взгляды товарищей быстро нарисовал на левой стороне башни три с двух сторон сходящиеся книзу под углом друг к другу полоски – внутри белую, затем синюю и красную. Получилось не очень ровно, но зато хорошо заметно.

– О! – воскликнул Цапа. – У нас такой флаг на городской управе висел.

– Значит, попали в цвет, – проговорил Ветлугин и понимающе кивнул Терцеву с одобрением.

После еще одной дозаправки, пройдя форсированным маршем по шоссе и миновав мост через широкую реку, поздней ночью колонна втянулась в предместья большого города. Где-то в центре раздавалась стрельба, иногда ухали разрывы ручных гранат. В темном августовском небе плясали отблески пожаров от горящих зданий. Впрочем, на городской окраине, где их разместили, было относительно спокойно. «Тридцатьчетверки» загнали под насыпь большого железнодорожного моста. Тут же разместили и машину снабжения. Экипажам было разрешено отдыхать до рассвета.

– Где мы? – крутил головой Цапа.

– Говорят, Варшава, – отозвался Ветлугин.

А потом со стоянки исчез Васька. Обеспокоенные Терцев с Ветлугиным, сменяя друг друга, весь остаток ночи дежурили по очереди в танке с заряженным орудием и пистолетами в руках. Цапа вернулся с первыми лучами солнца. Притащил с собой серую затасканную немецкую парку и как ни в чем не бывало принялся устраиваться спать на решетке моторного отделения. На него с шипением накинулся Ветлугин:

– Ты где шлялся?!

– К Бажану ходил, – по-школярски переделывая фамилию друга в прозвище, невозмутимо отозвался Цаплин.

Не успел Терцев сделать выговор бойцу за самовольное отсутствие, как сержант набросился на минометчика, хватая его за грудки:

– Говори, сдал нас?! Продал своих?!