Из зоомагазина «Дворец в Стране Чудес» на Виллесден-Хай-роуд Нильсен принес пластиковый пруд за десять фунтов стерлингов и как-то в выходные поставил его в саду. В другом зоомагазине на Виллесден-Гарден Галликан купил крошечного черно-белого щенка, вернее, попросил Нильсена его купить. Нильсен поначалу отнесся к идее скептически и предупреждал Галликана, что собака – это большая ответственность, и ее потом нельзя будет просто выбросить. Но Галликана не так просто было сбить с намеченной цели, и он гордо отнес собаку домой в своей куртке. Слыша звуки, раздававшиеся из-под куртки, Нильсен окрестил собаку Блип[15]. Она стала «их» собакой и вместе с садом помогла укрепить хрупкие отношения.

C Тейнмаунт-роуд Нильсен принес в новый дом волнистого попугайчика по кличке Хэмиш (умевшего говорить только одно слово: «Отвали»), а затем их зверинец пополнила кошка, которую Галликан нашел рядом с домом еще котенком и взял к себе. Ее назвали «Ди-Ди», предположительно в честь Денниса и Дэвида. Галликан не только работал в саду, но и покрасил стены в квартире, повесил на них репродукции Каналлетос, на кухню установил большой холодильник, а в гостиную добавил удобные кресла – и тогда квартира стала довольно уютной. В период жизни на Мелроуз-авеню Нильсен снял фильм, который показывает, как приятно там было и как разительно эта квартира отличалась от обстановки на Крэнли-Гарденс, где Нильсен был арестован годы спустя. Контраст этот кроется не только в обыкновенном домашнем декоре, но и в том, как отражалось на квартире психическое здоровье жильца: счастливая атмосфера на Мелроуз-авеню была заснята в 1976 году, еще до того, как личность Нильсена радикально изменилась. В то время как потрепанная и неухоженная квартира на Крэнли-Гарденс явно служила домом для человека, который успел стать серийным убийцей.

В период совместного проживания с Дэвидом Галликаном Нильсен перестал бродить по пабам Вест-Энда. Он проводил почти все свободное время дома. Купил небольшую печатную машинку, на которой делал работу для профсоюза по вечерам, и у них имелась большая впечатляющая коллекция фильмов, проектор и экран. Вместе с животными они составляли некое подобие семьи.

Однако отношения так и оставались хрупкими, поскольку они были искусственными с самого начала: Нильсен изобрел их, а Галликан, теперь имеющий прозвище Твинкл, пассивно позволял себе быть частью этого изобретения. Между ними не имелось никакой глубокой привязанности, и хотя время от времени между ними случался секс, Твинкл вел себя отстраненно и не проявлял заинтересованности (они спали на разных кроватях). Вероятно, его пассивность в какой-то мере подсознательно привлекала Нильсена, иначе их отношения не продлились бы два года. В то же время Твинкл продолжал искать партнеров на стороне и не придавал отношениям большого значения. Нильсен оплачивал большинство его счетов даже тогда, когда Твинкл нашел работу в качестве помощника бармена в «Тревеллерс-Фэйр» на станции Паддингтон, а заработанные там деньги тратил на гомосексуальные бары по вечерам. Однажды в воскресенье родители Галликана приехали на ужин и выразили свое одобрение: им нравилось, что их сын перестал дрейфовать и наконец остепенился. Также однажды в гости заехал сводный брат Нильсена Эндрю Скотт с его немецкой женой. Эти визиты словно бы подтверждали его нормальность, но лишь на поверхности. Похожим образом, когда Нильсен привел Твинкла на рождественский корпоратив на Денмарк-стрит, он тем самым продемонстрировал, что больше не один, что ему тоже, вопреки распространенному мнению, есть кого привести с собой. Наряд Твинкла тогда многих удивил, особенно управляющий персонал, что только рассердило Нильсена, поскольку он был не из тех людей, которые извиняются за право человека одеваться так, как ему заблагорассудится. Только после этого на коллег снизошло озарение, что Нильсен может быть как минимум бисексуален – если его спрашивали об этом напрямую, он отвечал утвердительно и переводил разговор на другую тему.

В апреле 1976 года Нильсен страдал от острой боли в животе. На обследовании выяснилось, что у него проблемы с желчным пузырем, но операции ему пришлось ждать еще два месяца. В эти два неприятных месяца Нильсен стал предельно раздражительным, постоянно ругал Галликана за его глупость, и они часто ссорились из-за пустяков. 16 июня 1976 года его оперировал в больнице «Виллесден-Дженерал» доктор Кирк, и камень из желчного пузыря был удален. За полторы недели, которые он провел в больнице, Галликан навестил его только один раз, и то лишь после телефонного звонка. Надежды Нильсена на то, что эти отношения сложатся, начали испаряться. Мягкая и застенчивая натура Галликана не могла перевесить интеллектуальную пропасть и разницу в интересах между ними; к тому же он устал от высокомерных придирок Нильсена.

Оба начали приводить домой незнакомцев, и между ними стало скапливаться напряжение. Семнадцатилетний юноша, которого как-то привел Твинкл, после большого количества выпивки закончил вечер уже в постели Нильсена, и наутро оба просто ушли на работу, оставив парня в квартире. Тот выкрутил счетчики газа и электричества и ушел, прихватив всю найденную наличность.

Один случай заслуживает особого упоминания за свою уникальность. Нильсен встретил девушку из Швейцарии по имени Элизабет, которую привел домой на Мелроуз-авеню для секса. Их занятие любовью оказалось полностью удовлетворительным и подтвердило веру Нильсена в то, что он может заниматься сексом и с женщинами с таким же удовольствием, как и с мужчинами. Считать себя бисексуалом, а не гомосексуалом, ему нравилось больше, поскольку это означало, что он не так уж сильно отличается от большинства мужчин, и на следующее утро на работе он даже не пытался спрятать засосы и укусы, полученные той ночью.

Напряжение в паре все росло, пока не стало очевидно, что этим отношениям пора положить конец. Летом 1977–го Нильсен в приступе гнева велел Галликану убираться, и тот собрал вещи и ушел в поисках нового опекуна. Сам Галликан утверждает, что ушел спонтанно, сам по себе, что явно оскорбило бы Нильсена до глубины души, поскольку он считал Галликана ниже себя в интеллектуальном плане и зависимым от него в плане социальном. Быть «оставленным» таким человеком стало бы для него величайшим оскорблением. В любом случае единственная попытка Нильсена создать отношения провалилась, и это убедило его, что он, возможно, просто не создан для совместной жизни. Поэтому всю свою привязанность он выплескивал на Блип, всю свою похоть – на анонимные ночные знакомства в пабах, всю свою жалость к себе заливал выпивкой, а всю свою бурную энергию посвящал работе. Работа стала его одержимостью, заменой всему в его пустой жизни, и поскольку он, похоже, не умел показывать свою заботу людям так, чтобы они могли ее заметить и принять, он решил заботиться о расплывчатом всеобщем благе человечества.

Нильсен утверждает, что оказался втянутым в профсоюзную политику случайно, «из-за стыда и смущения моих коллег, которые держали все механизмы демократии в своих руках, но оставались к ним безразличны». На ежегодном общем собрании филиала профсоюза на Денмарк-стрит никто не соглашался на должность организатора, так что Нильсен вызвался добровольцем. Им двигало сильное чувство долга, так что он быстро увлекся своей задачей и вскоре подвинулся до председателя.