и танцевали, а сейчас здесь было зябко и холодно. Легкие белые стулья выглядели как брошенная, забытая при переезде мебель. Одинокий бармен в теплой куртке и лыжной шапке курил, неодобрительно глядя на воду. Только одна плотно обнявшаяся молодая пара сидела в дальнем конце. Перед ними стояла бутылка пива.

— Я тебя умоляю, — прощебетала Вероника. — По чашечке кофе и по одному мороженому. Я тебя угощаю.

— Нет, — сказала я, вспоминая римский опыт.

— Ну, ты меня угостишь. Какое симпатичное кафе. Пойми, я живу в провинции…

— Это Соколиная Гора — провинция? Там обитает весь столичный свет.

— Я бы сказала — вся столичная тьма, — Вероника уже сидела за столом и знаками подзывала официанта.

Конечно, я отказалась от мороженого, я не эскимос, а Вероника даже причмокивала от удовольствия. В московском кафе работают не беспечные люди, это вам не Италия, однако я пододвинула черную сумку к ноге, чтобы она ненароком не распахнула пасть. Кофе был горячий, но быстро остывал.

— Интересно, сколько нам это будет стоить, — проворчала я.

— Да ладно тебе копейки считать, — Вероника неожиданно достала из сумки песочные часы, те самые, из римского аэропорта, погладила их любовно и поставила на стол. — Ты покури пока, а я себе еще мороженое возьму, — десять минут, и ни секундой больше.

Холод Веронику не брал, а мороженое неожиданно настроило ее на серьезный лад.

— Скажи мне, как звали того армянина, который с Янкой любовь крутил? — спросила она, задумчиво облизывая ложку.

— Ашот. А что?

— А не замешал ли нашу девочку в темные дела этот самый Ашот?

— Он-то здесь при чем? — всполошилась я. — Да и нет его, он погиб.

— Это не важно — погиб, не погиб. Он — нувориш, он новый русский. За ним тянется шлейф неправедных поступков. И не смотри на меня так! Неправедные поступки — это не обязательно убийство. Это обман, неблагодарность, необязательность, шантаж и прямое воровство.

Ну не нахалка ли моя тетка? Кто бы говорил про прямое воровство! И вид при этом прямо ангельский.

— И все они ущемляют ближнего, — продолжала Вероника. — Ведь никто из них и под пыткой не расскажет, как он разбогател. Это, видишь ли, коммерческая тайна. Глупости все это. Если я купила диван и ты у меня спросишь, сколько он стоит, я тебе тут же и отвечу. И никакой коммерческой тайны. А спроси у него — почем он вчера брал баррель нефти. Что ты! Это неприлично спрашивать. Интересы дела! Не подлежит разглашению…

Оказывается, у тетки мозги работали в одном ритме с моими. Я тоже за прозрачную коммерцию. Но соглашаться с ней, глядя, как она ест на ветру мороженое, было не в моей власти, поэтому я ответила ворчливо:

— Мы просто живем, а они занимаются бизнесом.

— Я об этом и говорю. Если человек занимается бизнесом, он не может быть кристально чистым, а потому у него всегда есть скелет в шкафу и утопленник в подвале. Ты порасспрашивай Янку. Она, может, и вспомнит чего…

— Тебе надо, ты и спрашивай, — взорвалась я.

— И спрошу! И не кричи. Ты забыла, зачем мы сюда приехали? Докурила? Пойдем!

Уже в подъезде дома в Малом Козихинском, вызывая лифт, я сказала Веронике:

— Давай хотя бы обсудим ситуацию. Сейчас этот Игорь откроет дверь. А дальше что?

— Там видно будет, — отмахнулась от меня Вероника. — У нас такое сложное дело, что здесь подойдут только экспромты. Главное — узнать, почему он не приехал в Домодедово, а все прочее — по обстоятельствам.

Я решила не вмешиваться. Это Вероникина идея — нагрянуть без приглашения в чужой дом. Но главное, мысли мои были заняты совсем другим. Здорово меня тетка пригрузила. До этого я отказывалась подозревать, что Янка действительно может быть замешана во что-то противозаконное. Говорить-то я говорила, но ни минуты не верила в подобное. А ведь в словах Вероники по поводу Ашота — своя правда.

Лифт бодро вывез нас на четвертый этаж. Старый дом, высокие потолки, породистая дверь. Звонили мы долго, никто не отзывался. Из лифта вышла соседка с сумками, полными овощей, покосилась на нас, потом спросила:

— Вы к кому?

— К Игорю, — бодро ответила Вероника. — Я его родственница.

— Самого-то его, кажется, нет, а она там, там… Посильнее звоните. У них звонок слабый.

Соседка дождалась, когда за дверью раздался приглушенный женский голос:

— Кто там?

— Надя, — тут же закричала соседка, — открывай! Это к Игорю. Родственница.

Дверь осторожно дрогнула. В сдерживаемой цепочкой щели показался большой темный глаз, второй был скрыт кудрявой, в эдакий мелкий бес, челкой. Обладательница челки была очень юной, почти девочкой. Рассматривала она нас долго. Вероника не выдержала:

— Здравствуйте, Надя.

Дверь распахнулась.

— Проходите быстрей, проходите, — сказала девочка, пропустила нас в квартиру, быстро закрыла дверь на два оборота и только после этого спросила:

— Вы кто?

— Я тетка Игоря из Саратова, — приветливо сказала Вероника и представилась по имени-отчеству. — Это моя подруга Лиза. Я у нее остановилась. Теперь вот решила навестить племянника. Мы вам звонили, но к телефону никто не подошел.

Девочка повела нас на кухню по полутемному коридору. Большая, на старинный манер обставленная квартира, две комнаты, а может быть, и три. По нынешним меркам такая квартира в центре Москвы — настоящее богатство.

В кухне на свету я увидела, что Надя никакая не девочка. Тридцати лет ей нет, но совершеннолетия она давно достигла. В заблуждение меня ввела ее подростковая фигура — ни бюста, ни попки. То самое, что «сейчас носят», как Янка говорит — от чего «мужики тащатся». Подлое выражение! И еще, конечно, детской выглядела ее полная растерянность и напряженность. Только в четырнадцать лет можно выглядеть такой испуганной и незащищенной. Одета она была так, словно вот-вот собиралась выйти на улицу — теплый свитер, брючки, туфли с пряжками.

— Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю, — начала Надя и тут же перебила себя: — Что я говорю? Игорь меня не предупредил, что вы приедете.

— Забыл, — с готовностью отозвалась Вероника. — Мы еще в апреле договаривались, что я буду в Москве. А где он сам?

— Если бы я знала, все было бы совсем иначе. Но я не знаю.

К моему ужасу, из глаз ее потоком потекли слезы. Ах, до чего я не люблю обманывать плачущих людей!

— Ну, успокойтесь, — приговаривала Вероника, гладя Надю по плечу. — Сейчас вы нам все расскажете. Лиза, поставь чайник. Мы вот здесь пирожные принесли.

Я тихо ойкнула. «Неужели она их уперла?» — подумала я с ужасом. Но тут же отогнала от себя эту мысль. Не до того