Мария Андреева — помимо всего надежный товарищ, тесно связанный с большевиками и Лениным. Последний называл ее товарищ-«феномен». За то усердие и старание, с каким она добывала деньги для большевистской партийной кассы. А как она одурачила бедного Савву Морозова, безнадежно влюбленного в нее!.. Многим не дает покоя убийство этого русского мецената, поданное под видом самоубийства, после которого ленинская касса обогатилась еще на сто тысяч рублей. Именно на эту сумму был выдан Марии Андреевой страховой полис на случай смерти миллионера-фабриканта. И выдан им, чтобы бедная Маша в случае его ухода в мир иной ни в чем не нуждалась. Маша была цепкой, без грана жалости и тени сочувствия к кому-либо. Но это же можно сказать и о других подругах Максима Горького. Да, его женщины были именно такими — железными женщинами, валькириями революции. А он — буревестником. Они стоили друг друга.

Только не надо рисовать Максима Горького простачком, этаким невинным дедушкой, усмехающимся в седые усы. Он был плоть от плоти того времени с его кровью, жестокостью и коварством. Другие люди просто не выживали. Их сметал ураган революции.

Женщины Горького — яркие, незаурядные. Сокрушающие мужчин почти профессионально. Я сказала «почти», потому что моя натура восстает против такой откровенности. Назвать их профессионалками — было бы слишком!

Они были музами. Музами революции, хотя это звучит противоестественно. Но что было, то было… Эти жестокие красавицы притягивали к себе ярких незаурядных мужчин, которые были готовы ради них на все. В том числе и на смерть…

Здравствуй, Мария! Я пишу тебе в надежде, что ты все-таки прочтешь мое письмо. Хотя ты почему-то перестала мне отвечать…

Как же отчаянно и самозабвенно Даниэла влюбилась в Макса Бедного, или Максима Горького! Да так, что поехала за ним в Россию. «Я умру иначе от тоски», — говорила она нам. Что, ты думаешь, ее ожидало там? Ты не представляешь, но она стала постепенно очаровываться… Да-да, очаровываться коммунизмом! Я думаю, в коммунизме есть некое обаяние. Обаяние гибели или последнего всплеска перед Апокалипсисом. Тайна завороженности разными идеями — это очень сложный вопрос, рассуждать над которым должны более подготовленные умы. Никак не я.

Я жалею Даниэлу и желаю ей всяческих благ…

Мир не просто сошел с ума, он стоит у последней черты и в любой момент готов полететь в тартарары. Вспомни историю нашей римской цивилизации, сколько мы всего дали миру… Не перечислить… Фундамент Европы — это наша цивилизация, римское право, которое до сих пор лежит в основе законодательства большинства стран… И что от нас осталось? Мы перешли в разряд музейного памятника. Наш символ — разрушенная колонна, которая стоит под открытым небом, продуваемая всеми ветрами. Мы несем обаяние прошлого, а коммунизм — обаяние будущего. Поэтому он так привлекателен. И то, и другое — обречено. Вопрос только во времени. Все идеи сначала устремляются вверх, к небу, потом — происходит спад. И так всегда. И только христианство раскрывает во всей глубине божественный замысел. Но и здесь — глубина открывается не всем, и Библию каждый толкует на свой лад.

Коммунизм пытается заменить собой библию, и, кажется, ему это удается. Первое дело — борьба с конкурентами. Поэтому большевики так яростно крушат храмы и борются с религией. Они никогда не смогут построить свое «царствие божие на земле», если станут равнодушно взирать на то, что кто-то рядом тоже старательно строит и возделывает это царство.

Нас приводит в содрогание варварское обращение с памятниками. Мы понимаем, чем это все закончится — разрушенными колоннами, запустением и забвением. Но, видимо, человечеству каждый раз нужно все повторять сначала. Оно ничему не учится и не усваивает уроки истории. И это удручает…

Витторио поднял голову от бумаг. Даниэла залюбовалась его тонким профилем, носом с легкой горбинкой, темными волосами, вьющимися на концах.

«Таких людей ваяли наши мастера древности. Сейчас царит более грубый, приземленный тип красоты, — мелькнуло у нее в голове. — Даже я выгляжу по сравнению с Витторио как простая плебейка. А он словно законсервировался в вечности».

— А что, если твоя бабушка просматривала эти бумаги незадолго до смерти? — проговорил Витторио.

— И что?

— И сумела найти то, что привело ее в волнение.

— Чего она раньше не знала?

— Или не знала или пропустила. Или забыла. Вариантов несколько…

Даниэла склонилась над письмом в его руках. Ее волосы коснулись щеки Витторио, он нежным движением отвел локон.

— И кому, по-твоему, адресовались эти письма? Мы знаем только имя — Мария. И кто их автор? — задала вопросы Даниэла.

— Для меня ясно одно — этот человек из твоей семьи, иначе бы твои бабушка и мать так тщательно не скрывали бы этот факт и не уберегали бы тебя от расследования семейных тайн. Вполне вероятно, что тебя назвали Даниэлой в честь той Даниэлы, о которой идет речь в письмах. Это может быть просто совпадением, но мое сердце подсказывает, что это больше, чем случайность.

Даниэла задумчиво кивнула головой.

— Кто писал? — Витторио замолчал, а после крат-кой паузы продолжил: — Итальянка — раз, человек вашего круга — два. Судя по всему, близкая подруга Даниэлы — три. Больше сказать ничего не могу. Кстати, я подумал насчет адресата Марии. — И он посмотрел на нее. — Первое же имя твоей бабушки — Мари-Роз…

— Ты думаешь, письма адресованы ей?

— Не знаю. Но я допускаю все…

* * *

Флоренция. Наши дни

Если ты по жизни неудачница, то очень трудно предполагать, что жизнь внезапно повернется к тебе светлыми сторонами.

Так думала Вера, уже не рассчитывая на звонок от Паоло. В самом деле — глупо ждать какого-либо продолжения их знакомства. Мужчина просто проявил любезность, свойственную человеку его возраста, и тем самым еще раз подтвердил репутацию итальянцев как галантных кавалеров.

От той прогулки осталось приятное послевкусие, но Вера понимала, что это был незаслуженный подарок судьбы, за который надо поблагодарить всевышнего и не надеяться на большее.

Что теперь делать, она не знала — после неудачи у Орбини оставалось только искать другие подходы, вот только ничего на ум не приходило. Вера размышляла, что она слишком надеется на других людей, вместо того чтобы полагаться на себя. Вдруг она вспомнила, что, как приехала в Италию, ни разу не связывалась со Светланой, та, правда, тоже молчала. Но разговор с подругой мог натолкнуть на какие-то мысли и к тому же восстановит душевное равновесие.

Светлана трубку не брала, Вера подумала, что та где-то ходит по делам, и нажала отбой. Но вскоре подруга откликнулась, прислав эсэмэску. «Через пять минут выйду на скайп».

Увидев изображение подруги на экране, Вера ощутила прилив хорошего настроения. Светка была, как обычно, в ярко-желтом и жевала бутерброд.