А Лю Лю потеряла всякую ориентацию, время остановилось, жизнь кончилась – ничего больше не имело значения. Не знаю, может Лю Лю грохнулась в обморок, не помню, что с ней стало. Но на всю жизнь она получила вечный сон, как она на горшке и не может… ни туда-ни сюда…

Такое дело.

Кости мальчишки, наверно, давно истлели, поглощённые наркотическими трипами в компаниях таких же маленьких глупых буратин, а Лю Лю всё продолжает видеть свои до одури опостылевшие сны.

Сидит на судне и смотрит…

Так о чём я? О том чтобы податься в террористки?

Да. Хорошо бы, например, пробраться на частный корпоративчик, на судно – на круизный лайнер по типу New Titanic, заангажированный богатенькими ублюдками, чтобы на частной вечеринке потешиться массовыми оргиями. А тут я – не ждали? А я прилетела! Как незаметная зелёная мушка… – только с небольшой бомбочкой под крылышком…

И?

«Под крылом самолёта о чём-то поёт… зелёное море тайги»…

Но нет… А вот и нет! Про тайгу я вспоминать не буду. Не дождётесь. Тайга, снег по пояс, и непонятно, как по нему ходят. Ногу-то не вытащить… Ну и пусть… мне пофигу… меня там нет.

Нету. Ни там, ни здесь. А где я?

Чёрт бы его побрал, этого, мать его, загадочного принца! – Стивен! Кинг! Чёрт… Да и пошли они все…

Буду себя укачивать. Вот, как на кораблике…

По пути к Шпицбергену, к русскому городку Баренцбург… на Норвежском острове…

Тогда в Москве Лю Лю взяли с собой в команду моржей, и группа товарищей добиралась до острова, чтобы там проплыть рекордную эстафету: сутки в воде без перерыва. А вода там постоянно не выше двух-трёх градусов.

Дядька один московский организовал команду, выбивал спонсорские деньги и возил ребят по разным местам – в холодные воды, даже на Байкале побывали – чтобы ставить рекорды, а самому побыть важным Генералом для оловянных солдатиков-моржат. Ну, или моржатиков-солдат – такое ему больше душу грело.

Началась качка, меня мгновенное вырубило в морскую болезнь. В минуту – с пакетом прижатым к груди я уже на верхних нарах – страдаю от качки. Ненавижу страдать! С минуты на минуту начнёт рвать.

И припомнила метОду: если чего-то избежать ну нету никакой совсем возможности, но при этом переносить это – нету никакого терпения! То – нужно… – сделать… – что???

– Нужно это…неизбежное… – взять, да и – полюбить!

– По-лю-бить! – Когда я об этом подумала, к горлу подступил очередной спазм… пакет мгновенно возле рта… Но нет, хвала везению – пронесло.

Полюбить качку? Которая вызывает самые блевотные рефлексы? – КанеШна!

А что тут такого особенного?

Ну, есть ведь в качке что-то доброе и приятное? Например, когда качают колыбель? Ну да… детки же засыпают и не жалуются? А когда у меня бывает сильный стресс, то я тоже сижу болванчиком и качаюсь из стороны в сторону. Часами.

Когда мама неожиданно умерла, то я долго качалась. Очень долго. Я на людях плакать-то не могу. Только качаться…

И сразу – отлично – я припомнила колыбельку, мысленно разместила в неё мою маленькую Лю Лю, и – начала себя укачивать. С помощью морской качки. Это оказалось так замечательно, что когда через час прозвучал гонг на обед, я уже давным-давно наслаждалась качкой, а никак не страдала от неё. Пакет ни разу не пригодился. А половина пассажиров лежали в лёжку – зелёные… что та лягушка – металлическая скульптура в патине около ворот дома Стивена Кинга!

Забыла только, кого я там хотела полюбить?

Ну раз забыла, значит не обязательно.

Лю Лю ищет возможность выжить

Полюбить… полюбить… полюбить… – стучало в голове неугомонными ударами.

Тупо и бестолково толкалось, будто качели, ударяясь в стену. Только вместо сотрясания от удара, его не было – сиденье «качелей» в голове Лю Лю оказывалось в исходной позиции, и снова летело в стену… и влетало – с одновременным высечением мысли… Ни боли, ни удара, вместо удара – фраза: полюбить.

И так снова и снова: качели несут её непосредственно на бетонное сооружение, и «полюбить» вспыхивает как искра. И после вспышки она снова в исходной позиции, некоторое выжидание и – движение в стену…

В детстве брат качал Лю Лю на качелях. Тогда они все ещё жили будто бы семья. Маленькой Лю Лю отдавали игрушки, когда она ревела: например, деревянную лошадку – стоило начать на ней качаться, и сестричка бежала, чтобы на лошадку посадили её…

Малышку купали в алюминиевом корыте, таскали на руках, сажали где-нибудь в песочнице или в сугробе, пока сами играли в свои мальчишеские игры. Лю Лю тогда не чувствовала себя изгоем, не знала, что не такая как надо, и мама сожалеет, что её родила.

Мама боялась греха – и потому появилась Лю Лю. Если бы не побоялась – лежать бы неродившейся девочке в виде кровяного комочка, величиной с птичку или меньше посреди медной урночки в кабинете гинеколога. Пока доктор мыл бы руки, а несостоявшаяся мама приходила в себя от пережитой боли.

Вряд ли в те времена абортницам делали обезболивание. Это даже и не сомневайся. Просто, без сантиментов – в кресло, ноги раздвинуть, и – ледяную железяку внутрь… и ковырять, ковырять, подцеплять – за что они там цепляют? Может за ножку, а может за пуповину? А потом вытягивают наружу? Как задушенного верёвкой, а потом утопленного котёнка… – тяни его за верёвочку, он и выплывет. Не знаю, как они там орудуют вслепую…

Но мама верила в Бога. И потому родилась Лю Лю. Но оказалась сильно лишней, особенно, когда стал проявляться её характер. Прескверный, надо сказать, характер.

Она патологически не могла сделать то, что просили. Например, мама оставила девочку около подъезда… Ничего необычного. Девочке и пяти нет, четыре наверно с хвостиком (или без). Куда денется девочка, если мама забежит домой, потому что забыла авоську для продуктов?

Но нет – мама выходит, а девочки и след простыл. – Нету! Ни во дворе, ни за домом, ни в подъезде, ни на дороге даже – нигде нету! Испарилась.

А что случилось? А девочке скучно просто стоять, и она решила посмотреть, что там за углом. Там оказался проезд, а дальше дорога. А что через дорогу? А там сквер. А что дальше, за деревьями? Другие дорожки, очень много, а впереди озеро, а в озере утки с очень длинными шеями.