Противовесом возможности такого переворота могла стать лишь английская эскадра, но ее присутствие имело только политическое значение; она не смогла бы прорваться за германскими судами, так как минные заграждения Дарданелл находились в ведении военного министра, того же Энвер-паши. Своим присутствием наша эскадра оказывала только моральную поддержку великому визирю и его партии.

Такую поддержку наш посол считал крайне желательной, но одновременно находил важным выяснить, «в какой степени форсирование Дарданелл британским флотом является действительной и необходимой мерой влияния на общий ход войны, если в стране возникнет диктатура Энвера».

Положение в Египте не улучшалось, и опасения за Суэцкий канал усиливались. Войска из Индии и шедшие им на смену территориальные части были уже в пути, и более, чем когда-либо, приходилось думать о том, чтобы их не отрезали.

На срочное представление по этому поводу наших властей в Египте Адмиралтейство приказало Warrior возвратиться в Порт-Саид, а дивизиону миноносцев, находившемуся на Мальте, идти в Суэцкий канал для сторожевой службы[28]. Для охраны пути Мальта — Порт-Саид адмирал Лапейрер отдал в распоряжение адмирала Кардена два последних английских крейсера Dublin и Weymouth, из которых один ему пришлось почти тотчас же просить обратно — для отправки в Яффу для защиты находившихся там русских (паломников. — Прим. ред.), умолявших о помощи. Адмиралтейство, не придававшее большого значения охране пути Мальта — Порт-Саид при блокаде Дарданелл и Адриатики, отправило туда Dublin. По его мнению, предпочтительно было бы отправить оба крейсера на поиски «Кенигсберга», но французское командование с этим не соглашалось, и Weymouth остался в Порт-Саиде, a Dublin, выполнив свою миссию в Яффе, ушел на присоединение к адмиралу Трубриджу.

В Константинополе положение к концу месяца ухудшилось. Дипломатическая борьба сосредоточилась вокруг вопроса о нескольких английских судах, задержанных якобы из-за невозможности прохода через заграждения. Германофильствующая часть Оттоманского правительства делала, что хотела, — точное и определенное приказание великого визиря о пропуске судов выполнено не было.

Экипажи «Гебена» и «Бреслау» не только не покинули столицу, наоборот, количество немецких команд в Константинополе увеличивалось. Большие группы немецких офицеров и матросов, направляясь через Болгарию, прибывали в Турцию. На юге Сирии продолжалось сосредоточение войск, в Красном море энергично действовали турецкие канонерки.

Телеграммы сэра Луиса Малетта предупреждали о необходимости быть в готовности нанести встречный удар в случае начала неприятелем военных действий. Положение, по его мнению, было критическим, но не безнадежным.

Россия выражала крайнее беспокойство — она опасалась за свое господство в Черном море, так как с турецким флотом, укомплектованным немцами и усиленным «Гебеном», приходилось считаться.

Хотя минные заграждения в Дарданеллах под руководством немцев уже были поставлены, 27 августа посол вновь поднял вопрос о прохождении пролива нашими судами. Состоящий при посольстве военный агент считал возможным форсирование Дарданелл, но в своем сообщении добавлял, что если операция по прорыву не будет сопровождаться высадкой значительных сухопутных сил, она не даст никаких результатов.

Посол поддерживал точку зрения агента, предупреждая, что «неудача или же только частичный успех приведут к катастрофическим последствиям».

Свободных войск для совместных действий с флотом мы не имели, и не оставалось другого выхода, как стараться отсрочить время начала военных действий.

Адмиралу Трубриджу нельзя было дать никаких директив, кроме приказа стеречь «Гебен» и атаковать его в случае, если он выйдет.

Для разбрасывания наших сухопутных сил момент был самый неподходящий — положение на главном театре ясно указывало на это.

Наступили черные дни войны. Мы оказались перед реальной опасностью, что уже к концу недели вся организация сосредоточения нашего флота в водах Англии будет нарушена.

Несмотря на то что 22 августа было решено отправить IV дивизию экспедиционного корпуса во Фландрию, сделанные ранее распоряжения по флоту, касавшиеся охраны морских сообщений армии, оставались без изменений. Адмирал Джеллико получил приказание не предпринимать повторных походов по Северному морю, а оставаться на своей базе, используя время для тактической подготовки флота.

Вместо того чтобы удерживать господство на Северном море всем Гранд-Флитом в полном составе, Адмиралтейство усилило Южные силы двумя линейными крейсерами, отправив их в Хамбер.

Положение на сухопутном фронте делало более оживленным южный район.

Сэр Джон Френч к 21 августа почти закончил сосредоточение и двинулся вперед для занятия позиций, которые он считал наиболее выгодными для выполнения совместных с генералом Жоффром операций на линии Монс — Конде, намеченных с целью удлинить французский левый фланг у Шарлеруа. Положение на сухопутном фронте не вызывало каких-либо опасений в ближайшем будущем; не так обстояло дело в районах, непосредственно прилегающих к морю.

21 августа стало известно, что бельгийские войска эвакуировали Остенде с приказанием сосредоточиться в Антверпене.

Возможность занятия Остенде немцами нарушала всю организацию охраны морских сообщений и угрожала снабжению армии. Вечером того же дня эта угроза стала еще реальнее, так как сообщили, что кавалерийские разъезды немцев ожидаются под городом на следующий день.

Вследствие этого адмиралу Кристиану было приказано произвести у Остенде демонстрацию силами одного легкого крейсера, двумя дивизионами эскадренных миноносцев и двумя крейсерами типа Cressy. Адмиралу предписывалось, конечно, не стрелять по городу, но не допускать проникновения в него колонн неприятеля, которые могли показаться в его окрестностях.

22 августа, в день намеченной операции, адмирал Кристиан, сойдя на берег, узнал от бургомистра, что город решено не защищать и что сформированные из граждан дружины разоружены, а оружие их отправлено в Антверпен. Кроме 80 автомобилей, въехавших в Гент и проследовавших по дороге в Куртре, неприятельских войск нигде не наблюдалось.

Принимая это во внимание и убедившись, что северные дороги совершенно закрываются с моря дюнами, а южные и юго-восточные возможно защищать только при условии занятия пункта в трех милях от города у канала Брюгге, адмирал решил, что реальной помощи с моря его отряд оказать городу не может. Возвратившись на свой корабль, он собрал отряд на рейде и запросил дальнейших инструкций, на что получил приказание вернуться.

На следующий день, 23 августа, наша армия была стремительно атакована у Монса превосходящими силами неприятеля и, хотя продержалась весь этот день на своих позициях, к ночи была вынуждена отступить. Французская армия, атакованная с такой же стремительностью у Шарлеруа, отступила к собственной границе, заставив отойти и наши части, опиравшиеся правым флангом на крепость Мобеж. Отступление проходило в столь тяжелых условиях, что никто не мог сказать, где и когда оно закончится. Наши опасения, возникшие первоначально за Остенде, распространялись не только на Булонь, но даже и на Гавр.