— Мари… — шепчет, но вместо шепота я слышу только глухой шелест. Как будто в уши стекла накрошили.

Нет… Нет… этого не может быть! Снова перевожу глаза на брата. Его волосы влажные, словно после дождя или душа.

Как же так? Можно было бы придумать любое оправдание, но их внешний вид говорит сам за себя.

— Мариам!

Давид быстрым шагом сокращает между нами расстояние и хватает меня за плечи. Прямо как в детстве, когда пытался убедить в чем-то или внушить, что он рядом и защитит от всего плохого. Тогда я боялась чудовищ под кроватью и темноты. А брат вот так же сжимал мои плечи и утверждал, что он всегда оградит от опасности, что ему можно верить и ничего не бояться. Вот только сейчас это движение вызывает отторжение. Я быстро отшатываюсь назад, ударяясь головой о дверь, но вырываясь из незнакомых рук.

— Вы? Ты…? Как ты мог?

Выдыхаю, чувствую, как изнутри сотрясает непонимание. Смотрю в глаза родного человека, видя загорающуюся в них злость и едва заметное чувство вины.

— Мариам, успокойся!

— Ты! Ты предатель! — горло окольцовывает удушающий спазм, и я инстинктивно хватаюсь за шею, не готовая к подобному шоку.

Если бы мне когда-нибудь сказали, что мой брат пойдет на измену, я бы не побоялась выступить в его защиту перед кем бы то ни было, потому что и мысли не могла допустить подобной.

Это ведь Давид. Он как никто знает ценность семейных отношений. Чтит верность, любовь. Господи, он ведь любит Ани!

— Мариам! Посмотри на меня!

Я смотрю. Смотрю и вижу чужого человека, абсолютно мне незнакомого.

— А как же Ани? — лицо девушки вдруг всплывает в подсознании, стоит представить, что с ней будет, когда она узнает.

Это ведь так больно, когда любимый человек предает. Давид для нее всё. Нужно видеть, какими глазами она смотрит на мужа. В них столько обожания, покорности, любви.

— Ты подумал о ней? — срываюсь на крик, понимая, что на ее месте я бы не пережила подобного. — А Гор? Арман?

— Мариам, перестань! — Давид рявкает, снова хватая меня за плечи, — Ани ничего не знает и не узнает! Ты ей не скажешь, поняла? — грубо встряхивает меня и вынуждает посмотреть в свои лживые глаза. — Ты поняла? Ни слова ей!

— Ты заставляешь меня лгать? — отчаянно мотаю головой, чувствуя, как рушится все то, что раньше имело смысл.

— Не лгать, а молчать! Если ты не хочешь разрушить мою семью!

Краем глаза замечаю, как Оля крепко зажмуривается, а потом отворачивается.

— Ты сам ее разрушил. Как ты мог? Как мог переступить через брачные клятвы? Наплевать на жену и…

Озвучить то, чем они здесь занимались, у меня не выходит.

— Поехали домой! — Давид резко разворачивается, хватает валяющуюся на стеклянном столике рубашку и набросив ее на плечи, собирается открыть дверь, но я понимаю, что не смогу. Не смогу сейчас посмотреть в глаза Ани без сожаления. Прятать эмоции не мое лучшее качество. Все сразу все поймут и тогда….

Сердце сжимается, стоит предположить, чем все может закончиться.

— Я не поеду. Здесь останусь.

Давид сжимает зубы и давит взглядом. Знает меня и прекрасно понимает, что спокойно общаться с Ани после увиденного просто не смогу.

Хорошо, что они завтра улетают.

— Мать искать будет. Поехали!

— Не будет, я отпросилась у отца.

Несколько долгих секунд он буравит меня тяжелым взглядом и, хлопнув дверью, выходит из квартиры.

Звенящая тишина заползает в уши и травит осознанием. Сгорбившаяся фигурка Оли с громким всхлипом съезжает по стене на пол.

Я смотрю на подругу и только сейчас, увидев одинокую дорожку от слезы на щеке, вдруг вижу все в белом свете. Она любит его… Любит до сих пор и все эти годы врала, что забыла.

— Ты же знала, что он женат.

Голосовые связки хрипят, сама не узнаю свой голос.

Оля снова всхлипывает и роняет лицо в ладони.

Сквозь шум в ушах различаю тихое:

— Прости меня.

— Ты влезла в чужую семью.

Мне больно смотреть на подругу. Больно оттого, что все эти годы она страдала, но оправдать ее поступок не могу. Меня начинает лихорадить, холод сковывает внутренние органы.

— Прости… я не смогла… не смогла, Мари, — заплаканные глаза подруги острым лезвием вспарывают кожу, — я люблю его.

Господи! Зажмуриваюсь, отказываясь слышать наполненное горечью признание. И только сейчас… в этот самый момент под грохот того, во что верила, меня осеняет.

— Все эти вечера вы были вместе?

Вместо ответа Оля только крепче впивается пальцами в волосы.

Ну конечно. У Давида в жизни не было столько знакомых!

Потрясение настолько велико, что начинает кружиться голова.

Хватаюсь за дверную ручку и, повернув её, тороплюсь из квартиры.

Мне нужно на воздух. Дышать совсем не получается.

Холодные капли дождя, свирепо впивающиеся в лицо, не помогают. Я, обхватив себя руками, бреду вперед, четко осознавая, что счастливая семья брата была иллюзией, качественной голограммой для всех окружающих. Вера в идеальную семейную жизнь пошатнулась, да так неожиданно, словно ее выбили пинком ноги.

То, к чему я так стремилась, оказалось чудовищным заблуждением. Поежившись, вдавливаю шею поглубже, прячась от колючего ветра, пробирающегося под намокшую одежду. Холодная ткань платья липнет к коже, в туфлях хлюпает, а я не чувствую ничего. Внутри эхом отдается пустота, пока я бреду сама не понимая куда. Не могу домой сейчас. Смотреть в глаза брату, сочувствовать Ани…

И у Оли остаться не могу. Не сегодня. Мне нужно время принять ситуацию и попробовать встать на её место.

Ноги несут вперед, мимо проезжающая машина лихо окатывает меня из лужи. Вздрагиваю, понимая, что по щекам текут уже не только капли дождя. Теплые дорожки обжигают кожу, когда уродливая правда открывается во всем обличительном безобразии.

Время стерлось и потеряло счет. На улице уже начало темнеть, когда я поняла куда пришла. Только позвонив в дверь, подумала, что его может не оказаться дома. Или… он вовсе будет не один и тогда…

Мысль сформировать я не успеваю. Щелкает замок, и дверь открывается. Я крепче обхватываю себя руками, стоит мне поднять глаза и встретиться взглядом с Демьяном.

Демьян

— Ты знал про Давида и Олю?

Мариам смотрит на меня огромными глазами, но смысла вопроса я не улавливаю. Не ожидал увидеть ее у себя в такое время еще и в таком виде, поэтому на несколько секунд зависаю, рассматривая серое подобие маленькой.