Довольная улыбка силится растянуть мои губы. Только из-за присутствия отца Мари держу равнодушное выражение лица, хотя хочется схватить ее, завалить на любой из столов и доказать, что ревновать меня не нужно. Неужели и так не ясно, что если я вернулся за ней, значит не просто так.

После того, как Сюзанна уходит, Тигран говорит:

— Толковая женщина. Спасибо тебе за наводку, Демьян. И вообще за помощь во всем. У меня нет стольких знакомых, чтобы все это организовать в краткие сроки и с минимальными расходами.

— Я рад, что могу помочь, — посмотрев на часы, прикидываю, успею ли теперь доделать оставшуюся на сегодня работу. — Поехал я. Работы еще невпроворот.

— Мариам, закроешь двери за Демьяном на замок, я пока позвоню, а то Сергей уже два раза набирал.

Пожав руки, Тигран уходит, а Мариам проходит мимо меня. Доходит до двери, как раз когда я ее догоняю и, обхватив за талию, прижимаюсь сзади. Утыкаюсь носом в затылок:

— Мне нравится твоя ревность, котенок! Но нравилась бы еще больше, если бы ты об этом говорила.

Волосы щекочут ноздри, а пульс под моей ладонью срывается с петель. Чувствую, как ее сердце еще немного и выпрыгнет наружу.

— Я тебя не ревную.

— Мхм. Я заметил.

Сгребаю ткань блузки в кулак, стараясь не уплывать из реальности, чтобы не прозевать возвращение ее отца, а самого уже ведет. Пальцы током бьет, стоит пробежаться подушечками по оголившемуся под блузкой животу.

— Что мне нужно сделать, чтобы ты понял, что напрасно тратишь время?

— Ничего. Привыкай к мысли, что ты станешь моей.

Холодные ладони резко впиваются в мою руку и сбрасывают с себя.

— Уходи, Демьян! — требовательно шепчет котенок.

Оборачивается, и перед уходом я успеваю заметить раскрасневшиеся щеки и почти полностью затянувшие радужку зрачки.

Мариам

— Мариам, приведи себя в порядок к ужину, — мама дает указание, стоит только зайти на кухню, чтобы поздороваться, — сейчас приедет Нарек.

— Зачем? — непонимающе хмурюсь. Мы обычно редко зовем гостей. Разве что семью, а он просто близкий знакомый.

— Я пригласила. Хочу, чтобы вы ближе познакомились.

Догадка ржавым гвоздем скребется в сознании.

— Так это ты ему предложила встретить меня после университета?

— Да, — мама вручает мне салатницу и, подхватив со стола блюдо с жаркое, кивает в сторону столовой, — он уже давно искал с тобой встречи, подумала, почему бы и нет. Парень видный, воспитанный, обеспеченный. Чем не пара?

С каждым маминым словом идти становится все труднее и труднее. Салатница ощущается неподъемной и тянет руки вниз.

Не пара он мне. Совсем не пара.

Поставив тарелку на стол, быстро направляюсь по ступеням вверх, чтобы скрыть замешательство. Сердце отдает болью в грудной клетке.

Вхожу в комнату и, закрывшись на замок, тяжело опускаюсь на кровать и прикрываю лицо ладонями.

После того, как Демьян меня сегодня поцеловал, мне кажется, я перестала существовать. А если и существую, то в какой-то зеркальной вселенной, где моя душа живет отдельно от тела. Половина меня маниакально снова и снова воспроизводит в памяти его наглый поступок и то, какую острую ужасающую реакцию вызвали во мне мужские прикосновения. Как загорелось огнем внутри, настолько болезненным, что казалось, я просто не выдержу. Но этот огонь не напугал, наоборот… манил своим ярким светом, обещал что-то, чего я не могла понять, но четко осознавала, что ощущения эти постыдные. Запретные.

То, что чувствовала в момент, когда наглые губы терзали мои, можно назвать сумасшествием. Я могла бы сойти с ума от счастья… Господи, ведь ничего не прошло. Я как любила его тогда, так и люблю, хоть и сделала все возможное, чтобы убедить себя в обратном.

Ревность Демьяна жгучая, гневная настолько четко прощупывалась сегодня, что мне даже стало страшно. Есть подозрение, он действительно настроен серьезно, вот только что делать мне?

Вторая половина меня вопит о том, что если я позволяю себя целовать, значит, я не достойная дочь моих родителей. Позор нашей семьи.

Меня ведь не так воспитали. “Будь скромной, сдержанной, целомудренной. Не смей проявлять чувства к мужчине открыто”. Слова матери набатом стучат в висках, переворачивая мое устоявшееся мировоззрение. Я сегодня нарушила все правила. Не оттолкнула, когда нужно было. Позволила себя поцеловать и даже трогать под блузкой. Инстинктивно касаюсь подушечками пальцев живота. Прикосновения Демьяна вызвали почти настоящие ожоги.

В животе снова закручивается мощная волна всего от одного воспоминания того, как этот упрямец прижал меня к себе. Властно, как будто ему позволено. Как будто я принадлежу ему.

Зажмуриваюсь, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Зачем он вернулся? Еще и сейчас… когда мама, похоже, нацелена серьезно сосватать меня с Нареком.

Ведь все было бы гораздо проще, если бы шло своим чередом. Я бы только иногда, темными ночами позволяла себе тайком вспоминать его и представлять как изменился, чем живет, семью бы только не представляла. Только его, одного. А теперь… что будет теперь?

Набрав в легкие больше воздуха, встаю с кровати. Нужно идти и не позволять себе плакать, иначе это увидят и допроса не избежать.

Спустя полчаса облаченная в изумрудного цвета платье в пол, спускаюсь вниз.

Нарек уже здесь. Встает при виде меня.

— Привет, Мариам. Выглядишь прекрасно!

— Еще раз здравствуй. Спасибо.

— Как прошла ваша встреча?

Прячу глаза, словно остерегаясь, что кто-нибудь может по взгляду понять, как именно она прошла…

Отец отвечает вместо меня:

— Хорошо, надеюсь, в скором времени ресторан вернет себе прежний успех, — а потом кивает на стол, — давайте садиться.

— А где Давид?

Замечаю отсутствие брата, пока занимаю место.

— С друзьями уехал встретиться.

Не знала, что у него было столько друзей здесь.

Ани выглядит немного уставшей и грустной, и при воспоминании о Давиде едва заметно морщится. Неужели они еще не помирились?

Пока все наслаждаются ужином и беседой, я ковыряю вилкой в тарелке. Не могу ничего есть, только раз за разом делаю глотки вина, способного хотя бы немного расслабить звенящие нервы.

— Все в порядке? — Нарек заботливо заглядывает мне в глаза.

Тянусь за канапе и учтиво улыбаюсь:

— Да, все хорошо. Устала немного. Экзамены выматывают.

— Долго тебе еще учиться?

— Два года.