Встречаюсь взглядом с недовольным Матвеем и увожу Аню на парковку. Не могу вспомнить, когда в последний раз так переживал за кого-то. Хотя… Это тоже была она. Всегда она.

– Аня, ты ходячее несчастье.

– А ты псих…

– Да… Офигенная парочка.

– Согласна, – усмехается Никитина сквозь слезы.

Осознание приходит так же мгновенно, как жалит пчела, – я не могу от нее оторваться. Даже если вытащить жало, яд уже попал в организм, и я не хочу лечиться. Готов сдохнуть в этой агонии, только бы она была рядом. Без условий. Просто потому что сама этого хочет.

– Мы проехали уже две аптеки, Никит, – скулит Аня, прижимая бутылку к запястью.

– Будь самураем, малышка. Терпи.

– Куда ты меня везешь?

– Туда, где тебе быстро помогут.

– Че-е-е-рт… Это ж надо было. Тупая пчела!

– Нехер цветочки от всяких блохастых принимать.

– Ты же понимаешь, что ударил Матвея просто так?

– Нет. Не просто…

Выворачиваю руль, заезжая на новенькую чистую парковку частной клиники, и останавливаю машину как можно ближе к крыльцу.

– Это что? Больница? – ошарашенно спрашивает Аня. – Никит, я не умираю. Таблетки было бы достаточно.

– Ты сказала аллергия. Так надежнее. Пошли!

Выхожу из машины, Аня тоже выбирается наружу. Усмехаюсь, глядя на нее:

– Бутылку оставь, алкашка.

Светлый просторный холл встречает прохладой и едва уловимым запахом антисептиков. Народу немного, медсестры бегают туда-сюда. Подходим с Аней к регистратуре, женщина с аккуратной прической поднимает голову и устало улыбается:

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Здравствуйте, – вежливо говорю я. – У нас тут пчелиный укус. У девушки аллергия и…

– К сожалению, без записи мы не принимаем. Вы можете подождать, если кто-то из пациентов не придет, то врач посмотрит вас, – тарабанит она заготовленную речь.

– Никита, поехали… – Аня дергает меня за край футболки.

Заглядываю за стойку и бегло осматривая стол:

– У вас неплохая тачка. Новенькая «Мазда», верно? Будет так жаль, если она вдруг сгорит. Например, сегодня вечером. Проверьте страховку.

– Вы мне угрожаете?! – сердито вопрошает женщина.

– Именно так, – смотрю на нее в упор. – Всего доброго.

Обнимаю Аню за плечи и уверенно шагаю на выход.

Три… Два… Один…

– Молодые люди!

Оглядываюсь назад, женщина выходит из-за стойки, нервно искривив губы:

– Я вас провожу. Идемте за мной.

Вот так бы сразу… Аня жмется к моему боку и поднимает голову:

– Откуда ты узнал, какая у нее машина?

– Я экстрасенс.

– Экстрасекс, блин, – шепчет Аня.

– Секс у нас будет позже, когда из тебя выйдет весь яд.

– Проходите, – говорит тетка, открывая дверь в кабинет.

– Иди, – подталкиваю малышку вперед.

Аня смотрит на меня, чуть нахмурив брови, а после скрывается из виду следом за провожатой.

Через пару минут регистраторша выходит в коридор и тяжело вздыхает:

– У вас ужасные методы, молодой человек.

– Зато действенные.

– Любовь-любовь… Даже не знаю, повезло вашей девушке или не очень.

– Это ей решать.

– Ох… – снова вздыхает она. – Но вам все равно придется заплатить за прием.

– Конечно. Без проблем.

Жду Аню в холле, наблюдая, как бежит секундная стрелка на настенных часах. Регистраторша не сводит с меня глаз. Боится, что достану гранату? Жаль, что у меня ее с собой нет, было бы веселей. Чего так долго? Надеюсь, малышке там не ампутируют руку…

– Никита? – тихий взволнованный голос пролетает по холлу и растворяется в пустоте.

Резко встряхиваю головой, ощущая, как на шею ложится удавка. Пальцы на руках немеют, в голове появляется болезненная ноющая пульсация.

Показалось. Обращались не ко мне.

– Никита! – повторяет увереннее.

Слышу стук каблуков и узнаю ритм ее шагов, как и голос, что слышал долгое время только по телефону. Не может быть! Поворачиваю голову, желая ослепнуть. Оглохнуть. Сдохнуть в эту же секунду.

– Это ты? – сквозь рыдания выдавливает мать, замирая напротив.

Встаю, но не чувствую пол под ногами.

Она словно высохла. Бледная, хрупкая, тощая. Кожа тоньше бумаги, когда-то густые темные волосы потеряли блеск и собраны в простой пучок на макушке вместо шикарных локонов, которые она всегда любила. Морщины оплели паутиной лицо и шею, но самое отвратительное – глаза, блестящие от слез и абсолютно лишенные жизни.

– Здравствуй, мама.

– Привет, сынок. Я писала тебе. Хотела встретиться, но ты…

– Я же сказал, мы встретимся у адвоката. И просил не звонить и не писать мне. Разве нет?

– Но мы так давно не виделись… Я не знала, где ты и как ты. Мы могли бы…

– Нет.

– Никита… – она морщится от нового приступа слез, но меня этим не проймешь.

Я видел все это тысячи… Нет. Миллионы раз. Рыдания, крики, истерики. Видел, как она медленно умирает каждый день, по собственной воле шагая к палачу. Один раз я попытался ее спасти, закончить это дерьмо и разрубить оковы, но она, как безумная, затягивала узлы на своих руках и ногах все крепче. И я остался виноват…

– Глеб к тебе приходил? – спрашиваю только потому, что это касается дела.

– Да… Он приходил к Коле в больницу. Хотел поговорить с ним о завещании.

– И?

– Коля… Он никого не узнает, кроме меня. Не помнит практически ничего. Даже разговаривает с трудом. Врачи… – мать сжимает губы и качает головой. – Они не дают никаких гарантий. Говорят, что счет идет на дни. То, что он очнулся, уже чудо.

Чудо? Вспышка адской боли разрывает каждую клетку. Нет. Настоящее чудо – это то, что моя мать встала на колени перед ублюдком, который не заслуживал даже ее мимолетного взгляда. Чудо – что она до сих пор готова на все, ради него, и что осталась с ним. Чудо… Да блять! Чудо – что он не сдох тогда и смог все-таки забрать ее жизнь до последнего дня, потому сейчас я вижу перед собой лишь ходячий труп.

– С Глебом даже не разговаривай и в дом его не пускай. Он может говорить все, что угодно, это провокация. В ближайшие дни приедет твой адвокат, и тогда…

– Не представляю, чтобы я делала без тебя, Никита. Когда Глеб позвонил и начал угрожать, я даже не представляла, как смогу справиться. На мне так много всего, борьба за жизнь твоего отца отнимает столько сил. Спасибо, – она протягивает руку, чтобы дотронуться до моей щеки, но я перехватываю ее ладонь.