– Че гляделки вылупил, урод?!? – завопил тот, нанося удар за ударом по голове Богза.

Послышался треск, словно орех раздавили. Взгляд ворма помутился, проломленная голова безвольно завалилась набок, парализованное тело дернулось, словно по нему пропустили электрический ток…

«Урод… Кто бы говорил», – думала Лия, наблюдая за происходящим.

Она не испытывала к ворму никакого сочувствия. А вот омерзение к Чугуну переполняло. Издеваться над противником, который не может дать сдачи, – это верх гнусности. Одно дело экспресс-допрос, порой необходимый в военном деле. И совсем другое – измываться над кем-то ради собственного удовольствия…

Так, стоп. Если отбросить эмоции и начать мыслить трезво, то происходящее ей только на руку. Лия чувствовала, что ее тело, хоть и по-прежнему безвольное, все же начинает подавать признаки активности. Недостаточной для того, чтобы предпринять что-то серьезное, но совершенно точно, что действие слюны живоглота понемногу проходит. И чем дольше Чугун будет убивать мутанта, тем больше у нее шансов.

Так что к дампу всю эту рефлексию на тему, кто из двоих уродов лучше! Не хватало еще в сортах дерьма начать разбираться. На то других специалистов хватает – вроде тех, которые кружатся роями над выгребными ямами. И вообще, враг – прежде всего враг! И если твои враги заняты разборками друг с другом, это чаще всего тебе выгодно. Вот как сейчас, например.

Другое дело, что умирающий ворм, голова которого волей случая повернулась к ней лицом, сейчас смотрел на нее затухающим взглядом и едва заметно шевелил губами, словно пытаясь что-то ей сказать.

И она поняла, что именно. Даже слегка кивнуть удалось. Возможно, ей показалось, но в ответ Богз едва заметно улыбнулся.

«Ты редкостный урод, ворм, – подумала девушка. – Но сейчас, как это ни парадоксально, мы единодушны в своем желании».

* * *

Поняв, что вожак мутантов больше не дышит, Чугун отложил дубину в сторону, вытащил ржавый нож из-за пояса трупа и направился к Лии.

– Ну вот и встретились вдали от дома, тварь! – произнес сын второго зама, на ходу расстегивая и без того еле держащиеся штаны. – Тебе же хуже! Дома я мог творить с теми сучками все что угодно, но вот отрезать им что-то или убить – это нельзя было. На это Директор глаза бы не закрыл. Зато здесь я с тобой все сделаю. Все по порядку. Ты долго подыхать будешь, ох как долго…

– Мразь… – сквозь зубы процедила Лия.

– Давай-давай, поговори напоследок, – ощерился Чугун, расстегивая на ней куртку. Потная рука скользнула за пазуху, принялась мять грудь.

– Хорошие, – причмокнул насильник. – Давно мечтал помацать их вдосталь. А потом, как все закончу, отрезать на память…

Сердце девушки колотилось в бешеном ритме. Не от страха. От ярости. Дикой, всепоглощающей ярости, наполняющей ее душу и разум!.. Которую она невероятным усилием воли подавила и взяла под контроль.

Не сейчас… Она еще не настолько контролирует свое тело, чтобы оказать достойное сопротивление. Ну да, можно плюнуть в рожу Чугуна, но что это даст? Только разозлит. Метательные клинки, как всегда спрятанные в рукавах, пока что бесполезны. Чтобы применить оружие, нужно его достать, а сын второго зама не настолько идиот, чтобы не заметить шевеление еле-еле гнущихся пальцев. Про то, чтобы махаться мечами, и говорить нечего.

Оставалось одно.

– Эй, ты… – слабым голосом произнесла Лия.

Чугун, уже снявший с девушки куртку и принявшийся расстегивать ремень на ее штанах, оторвался от своего занятия и поднял голову. Как ни хотелось ему немедленно овладеть беспомощной жертвой, но уязвленное самолюбие всегда сильнее похоти. Неужто испугалась и сейчас начнет молить о пощаде? Ради такого изысканного удовольствия можно и подождать немного. Теперь – безоружная, беззащитная – она просто обязана из гордой стабберши превратиться в покорную своей судьбе мужскую собственность…

Эти мысли Чугун и озвучил, наклонившись своей отвратительной мордой к ее лицу.

– Что, сучка, страшно? – насильник отвесил девушке увесистую пощечину. – Понимаю. Еще страшнее будет, когда я тебя вот этим ржавым тесаком иметь начну. Куда можно и куда нельзя. А когда все расширю, продолжу вон той дубиной дохлого ворма. Ну что, куда твой гонор подевался, крутая стабберша? Теперь поняла, кто ты есть? Ты, как и все бабы, всего лишь скот, рожденный для того, чтобы вынашивать потомство и ублажать нас, мужиков!

От второй, более сильной пощечины голова Лии мотнулась в сторону. На разбитой губе выступила кровь. Но она нашла в себе силы посмотреть в глаза Чугуна и усмехнуться.

– Вас? Мужиков? – негромко произнесла она. – Ты, что ли, мужчина? Скотина ты, хуже любого мутанта… А я…

– Что – ты?

Чугун склонился к ней и, высунув красный язык, слизнул кровь с ее губы.

– Что ты, сучка?

От сына второго зама шел тошнотворный запах немытого тела и звериной похоти. К горлу Лии подкатил комок. И, возможно, желание просто убрать подальше от себя этот источник вони придало ей сил.

– Я – человек, – произнесла она, резким движением правой руки вонзая большой палец в глаз насильника.

Она почувствовала, как острый, крепкий ноготь прокалывает глазное яблоко и погружается внутрь глазницы. Это было омерзительно, как насосавшегося клопа-мутанта давить. Но, в то же время, необходимо. Потому что либо ты его, либо изволь расплачиваться за мягкотелость собственными страданиями и собственной кровью.

Вопль боли и ужаса огласил дикие территории. Чугун рванулся назад, но не тут-то было. Вонзив остальные четыре ногтя в осклизлую рожу, Лия протолкнула палец до конца. И лишь когда почувствовала, что ноготь сломался о дно глазницы, выдернула палец обратно.

Чугун, наконец-то оттолкнув от себя девушку, упал на землю и принялся кататься по ней, зажав ладонями кровоточащую рану на лице и вереща от боли.

– Сууука!.. Проклятая сукааа!

Действие парализующей слюны еще не прошло, но Лии все-таки удалось, пошатываясь, подняться на ноги. Уже неплохо. Хоть они и были пока еще ватными, но уже более-менее слушались. Значит, повоюем.

Немного совладав с болью, Чугун встал на четвереньки, по-собачьи добежал до трупа ворма, взял его дубину и тоже поднялся, держась за кровоточащую глазницу. Ярость придала ему сил, и даже боль отступила на второй план. На губах насильника выступила пена, выпученный оставшийся глаз налился кровью. Прорычав что-то не-членораздельное, Чугун направился к девушке.

– Ну все, сучка, – прохрипел он. – Теперь все…

Лук и колчан, снятые Чугуном, лежали в стороне. Мечи тоже. Не добежать, не допрыгнуть. Шаг сделать – и то весьма рисковое предприятие, того и гляди с размаху на землю грохнешься. И Чугун это прекрасно понимал, потому и шел сейчас к девушке без опаски, на ходу замахиваясь дубиной.

– Теперь все, – повторил он, когда до покорно стоящей жертвы осталось каких-то четыре шага.