– А я что? – пробормотал тот. – Мне что – больше всех надо? Да кто ж его здесь тронет? Кому он нужен-то? – И барабанщик тоже выскочил из помещения.

Я выбралась из шкафа.

Нужно было срочно отсюда удирать, пока не появилась милиция!..

Я тихонько заглянула в соседнюю комнату – туда, где только что выпивали музыканты. Там никого не было – стояли только откупоренные бутылки с водкой и недоеденные бутерброды, на самом видном месте красовалась распотрошенная селедка, невольно напоминая знаменитую картину. Художника не помню, там еще селедка на грязной бумаге лежит и стакан до половины налит. И все на эту селедку любуются и говорят, что она гениальна. То есть не она, а он, художник.

Я пересекла комнату, выскочила в коридор и едва не столкнулась с каким-то озабоченным дядькой с золотыми зубами. Метнувшись в другую сторону, скрылась за дверью, на которой был нарисован женский силуэт.

В нос мне ударил странный, немного приторный запах.

Перед треснувшей раковиной в желтых ржавых потеках стояла сутулая девчонка с розовыми растрепанными волосами. Она курила толстую самодельную папиросу, выпуская через ноздри тот самый сладковатый дым. Увидев меня, она удивленно заморгала густо накрашенными ресницами и протянула:

– Померещится же такое!

Я невольно бросила взгляд на свое отражение в зеркале и увидела саван с нарисованным на нем скелетом. Видимо, этот саван висел в шкафу, где я пряталась, и я в него случайно влезла.

Я сделала обкуренной девчонке козу, защелкала зубами и бросилась в дальний конец туалета, где увидела закрытое на шпингалет окошко, густо замазанное белой масляной краской.

– Ты кто? – крикнула мне вслед девчонка.

– Твоя галлюцинация! – ответила я, дергая шпингалет.

– А, ну тогда ладно! – Объяснение ее вполне устроило, и она снова затянулась подозрительным дымом.

А я распахнула окошко и выскочила на улицу.

К счастью, этаж был первый, я приземлилась удачно, ничего себе не сломав, и припустила по пустынной улице как можно дальше от злополучного клуба.

Пробежав пару кварталов, я услышала вдалеке тревожное завывание милицейской сирены.

Вы не поверите, но всю дорогу до дома Василия Макаровича я пробежала. Машину взять побоялась, уж очень приметно выгляжу, а в метро такое чучело если и пустят, то запомнят надолго. Конечно, саван с нарисованным скелетом я сообразила выбросить по дороге в сугроб, однако оставались еще эти очковые глаза и бандана… С другой стороны, конечно, хорошо, что я загримировалась, сейчас смою макияж, и никто меня не узнает.

Дядя Вася долго не открывал на звонок, так что мне пришлось стучать в дверь ногами.

– Ну что такое, ключи забыла…

Слова застряли у него в горле. Он молча втащил меня внутрь и запер двери на все замки. Не снимая ботинок, я протопала прямо на кухню и плюхнулась на стул.

На кухне царило полное благолепие. Уютно горело бра над столом, уставленным всевозможными вкусностями. Посредине красовалось целое блюдо румяных аппетитных пирожков. Рядом с ним пристроились две вазочки с вареньем – крыжовенным и малиновым. Чуть поодаль – глубокая тарелка с домашним сдобным печеньем, и уж совсем на краю стола – тарелка с «хворостом». На полу между столом и холодильником удобно развалился Бонни, а у окна на стуле сидела наша клиентка Татьяна Степановна.

– Здрассти! – прохрипела я. – Давно не виделись…

– Василиса, ты чего, – укоризненно загудел дядя Вася, – человек к нам со всей душой… Гостинцев вон принес…

– Вы уж не обессудьте, – заговорила Татьяна Степановна, – денег-то вы с меня совсем мало взяли, так я уж… вот… пирожков спекла да печеньица… А могу еще ватрушку…

Дядя Вася счастливо вздохнул – он обожает домашнюю ватрушку. И Бонни тоже.

– А чего это вы в таком виде? – полюбопытствовала Татьяна Степановна. – Есть известия про Танюшу?

– Да, Василиса, как дела? – спохватился дядя Вася.

– Хреново! – зло буркнула я. Видят же, что человек на пределе, как говорится, на грани нервного срыва, так сразу расспросы, даже чаю не предложили.

И вывалила им все без стеснения – про концерт, про убийство Упыря и про то, что я еле выбралась оттуда, избежав обвинения в убийстве.

– Стало быть, Танюша жива? – обрадовалась Татьяна Степановна. – Просто прячется где-то… Ух, сердце отпустило…

– Да погодите вы! – невежливо отмахнулась я. – Вы во что нас втянули? Ведь Упыря убили-то, чтобы он не проговорился, где ваша Таня прячется.

– Ты уверена? – Дядя Вася покосился на пирожки.

Все ясно, продался за еду. И Бонни тоже.

– Я к тому, – заторопился мой голодающий партнер, – что там, на концерте, такое безобразие творилось, его кто угодно прирезать мог… Сама же говоришь: там все психи…

Я поглядела на дядю Васю очень выразительно, и он замолчал на полуслове.

Перед моим носом появилась чашка горячего чая.

– Кушайте пирожки, пока они теплые, – засуетилась Татьяна Степановна.

После еды жизнь стала казаться не такой мрачной.

– Одно мы знаем точно, – сказала я, отодвигая пустую чашку. – Племянница ваша в опасности. Наверно, муж бывший ей угрожал или эта Ольга, она и решила спрятаться. Уговорила Петю Упыря ей помочь.

– Точно, – закивала Татьяна Степановна, – они в школе дружили очень. Петька такой славный парень был…

– Видели бы вы его сейчас, – вздохнула я, потом вспомнила, каким я видела Упыря – мертвым, в крови, с перерезанным горлом, и еще больше расстроилась.

– Куда он ее мог увезти? – спросила я скорее для разговора, без надежды на ответ.

Однако Татьяна Степановна, видно, и впрямь многое знала про жизнь своей племянницы.

– Раньше они на дачу ездили… – неуверенно заговорила она. – Помню, Лида, сестра, однажды очень на Танюшу рассердилась, что та ночевать там осталась, а ее не предупредила. Мобильников-то тогда, конечно, не было… У Петиных родителей дом в деревне. От бабки вроде бы остался. Ну ребята туда летом на выходные и катались. Грибы там, ягоды, рыбалка… Мать Петькина ту дачу не любила, отдыхать всегда на море ездила… Как же это место называлось… что-то деревянное… не то дубы, не то осины, не то березы… вспомнила! Липки! Точно, деревня Липки по Мурманскому шоссе!

– Надо ехать в Липки, – вздохнул дядя Вася, – завтра же с утра и поедем.

Дядя Вася с Бонни проводили Татьяну Степановну до метро, у меня уже ни на что не было сил.

Наутро мой напарник принялся ворчать. Не то вновь плохо себя почувствовал, не то просто встал не с той ноги. Я приготовила большой термос с крепким кофе и завернула остатки пирожков. Бонни мы, посовещавшись, решили не брать – придется вывозить Татьяну, а Бонни в машине занимает все заднее сиденье. Бонни по этому поводу устроил грандиозный вой, но мы его проигнорировали.