морской порт Бероев проходил мимо крохотной деревянной церковки – построенной и содержащейся на деньги прихожан. Возле входа мелькнула знакомая фигура.

Олег зашёл следом. В скупо освещённом помещении ставила свечи единственная прихожанка.

– За упокой? – насмешливо произнёс Бероев.

Женщина резко обернулась. Бероев опешил.

Это в самом деле была Вершинина. Но никакая не Фёдоровна. То есть одежда была почти та же – смены, похоже, не привезла. Разве что старящий скатанный пуховик исчез. На промытые, собранные в аккуратный пучок волосы был накинут лёгкий шарфик. Но на месте малограмотной прибитой посудомойки стояла совсем другая женщина с узенькими тонированными очочками, прикрывающими бельмо, пахнущая дорогими духами. С лёгким макияжем. Огрубевшие от черновой работы руки намазаны кремом. Придавленные привычно плечи развернулись, добавив ей роста. Единственный глаз из-под затемнённого стекла смотрел с дерзким вызовом.

Олег сглотнул слюну.

– Свечки, говорю, за упокой погибших мореманов?

– Ещё чего? Пусть черти на сковородке шкварки из них выпаривают, – отозвалась она. Не прежним, распевным, а совсем другим, жёстким, насмешливым голосом. – По сыночку моему невинно убиенному ставлю. Теперь ему на небесах полегче будет. Бог покарал убийц.

– Сам покарал или Богу помогли?

– А Бог всегда людскими руками карает!

Разговор сделался громок. Тихонькая продавщица церковной атрибутики осуждающе подняла голову.

Они вышли из церкви.

– Вашими руками? – рубанул Олег.

– Но-но-но. Только давайте без фантазий, – предложила Вершинина. – Прокуратура все дела закрыла. Убийцы перебили друг друга. Говорю ж – Бог покарал.

Бероев видел, что над ним откровенно насмешничают.

– Положим, убийц Бог покарал, – согласился он. – А с Моревым как же?

– А что с Моревым? Совесть замучила. Вот и покончил с собой.

– Так-таки взял и покончил?

Вершинина тревожно зыркнула.

– Конечно. При нас вчера и печати поставили. Да и катер перед тем Боденко обыскал. Если б что заподозрил, разве бы дело прекратили? Или я что-то путаю?

– Обыскал, – подтвердил Бероев. И хоть рядом никого не было, подманил Вершинину поближе. – Только до него катер обыскал я.

Вершинина отодвинулась.

– И – что? – поторопила она.

Олег сел на скамеечку у церковной двери. Пригласил сесть подле Вершинину. Вытащил из запасного кармана штормовки свёрнутый газетный лист, положил меж ними, садистски медленно принялся разворачивать. Вершинина не отводила заворожённого взгляда. При очередном развороте газета сделалась розоватой, при следующем покраснела. Наконец Бероев развернул её полностью. Внутри лежал спёкшийся от крови обрывок тельняшки.

– Нашёл снаружи борта, – объяснился Олег. – Похоже, зацепился, когда тело сталкивали в воду.

Вершинина сглотнула.

– Что ж с того? Падал и зацепился до крови. Бывает же.

– Всё бывает. И на «е» бывает, и на «ё» бывает, – с усмешечкой согласился Олег. – Только когда мы отплывали с Быкова мыса, в камбузе, как и всегда, были три ножа. После гибели Моревого их осталось два.

С той же неспешностью он принялся заново заворачивать газету.

– Так зачем всё-таки было убивать Моревого? Ведь знали, что он-то непричастен.

– Как то есть непричастен? – Лицо Вершининой сделалось неприязненным, тонкие подкрашенные губы сложились в злую кровавую полоску. – Если б не смалодушничал, эти нетопыри не посмели бы. А он не просто смолчал, а корыстно. Долю-то свою после взял. А вам известно, что в Дантовом «Аду» насильники кипят в раскалённой крови в седьмом круге, а предатели в самом страшном – девятом?! В лёд их по шею вмораживают, чтоб мучились вечным холодом. Вот я его в девятый и отправила…

Она выдохнула с каким-то облегчением – отпираться дальше необходимости не было. Кивнула на свёрток.

– Что ж сразу в прокуратуре не отдали?

– Вам не прокурор, вам Бог судья. – Бероев придвинул ей свёрток. – Положите дома рядом с иконкой – для памяти. Моревой своё отмучился, теперь ваш черёд.

Олег ждал, что Вершинина тут же цепко ухватит улику. Но та глядела куда-то в сторону.

– Вот что, юноша! Чтоб вы не заблуждались, – холодно произнесла она. – Никаких раскаяний над кровавой тряпицей не будет. Я лишь уравняла счёт добру и злу. В Арктике трупы не всплывают. А значит, никакая прокуратура ничего бы не доказала. И если б не я, злодейство осталось бы безнаказанным. Они мою жизнь порушили. Я – их. Баш на баш!

Из церковки выскочила продавщица атрибутики. Закрутила головой. С обрадованным лицом припустила к скамейке.

– Там это… Батюшка перед иконой обнаружил! – невнятно забормотала она. – Вот! Кроме вас, некому.

Дрожащей рукой достала из кармана самородок.

– Велел догнать. Дороговущая всё-таки.

Вершинина отодвинула руку.

– Скажите батюшке, – на нужды храма.

– За кого ж Богу молитву возносить?

– За Андрюшу Вершинина, двадцати лет. За упокой.

Женщина, кланяясь, принялась отступать.

Вершинина тяжко склонила голову.

– Наверняка спёр, стервец, – перед матерью похвастать. – По лицу её скользнуло подобие улыбки. – Всё пыжился нам с отцом доказать, что сам с усам.

На морщинистой шее колыхнулся кулончик.

– Сына вещь? – догадался Олег.

– Оберег. – Вершинина кивнула. – Повесила на шею перед отъездом, когда уж совсем не смогла удержать… Только вот не уберёг.

Она показала на кровавый свёрток.

– В общем, пока не