Олег собрался заспорить. Приложил к глазам бинокль.

– Пожалуй, – тяжко согласился он.

Катерок, избавившийся от гружёной баржи, назад шёл ходко. К тому же возвращались по изученному фарватеру.

Так что Гена обходил возможные мели даже с некоторой лихостью.

На самом катерке стало тоскливо. Трое оставшихся существовали каждый сам по себе, общаясь друг с другом лишь в силу необходимости.

Бероев большей частью был занят работой над отснятым материалом и торопился добавить новые съёмки. Да изредка в безопасных местах подменял Моревого на руле. Любознательный Олег рад был бы всерьёз продолжить обучение, но капитан Гена отвечал на вопросы неохотно – рублеными фразами. Прежде шумливый, взвинченный, он сделался подавлен и нелюдим. Даже в те редкие часы, когда передавал штурвал или вставал на якорь, чтоб поспать, вскоре выходил на палубу, наваливался на борт и долго, неотрывно глядел на воду.

– Говорят, плохая примета – часами на воду глядеть. К покойнику! – незамысловато пошутил как-то Бероев.

И сам вздрогнул от дрожи, что передёрнула Моревого.

Перед Гусиной протокой вновь увидели оленя, переплывавшего с материка в дельту. Предвкушение свежего мяса наполнило рты слюнями. Только вот маневрировать на катере, рискуя опять сесть на мель, было рискованно.

Бероеву, страстному охотнику, хотелось подстрелить бычка. Но он как раз разложился на палубе с киноаппаратурой. Надо было почистить камеру, объективы.

Побросать всё это или наскоро сложить в кучу, без риска нарушить тонкие настройки, а то и занести какую-нибудь соринку, было невозможно. Олег огорчённо развёл руки.

– Тогда я сам его скраду! – Моревой, истомившийся без дела, метнулся в кубрик, выскочил с карабином и бросился спускать «Казанку». В азарте не подумал, что в одиночку бычка можно убить, но «подвести» тушу к катеру без помощника крайне трудно.

Фёдоровна оказалась посметливей. Схватила багор с пожарного щита и прыгнула следом в лодку. Мотор взревел. «Казанка» полетела наперерез зверю. Но вместо того чтоб потихоньку снижать скорость, Гена, то ли в чрезмерном азарте, то ли по неумению, продолжал давить на газ, будто задался целью не застрелить оленя, а переехать.

Бероев, почуяв недоброе, прилип к биноклю.

Лодка и впрямь на полном ходу подлетела к быку и заложила вираж. Настолько крутой, что ручка газа выскочила из руки Моревого. От рывка оба добытчика попадали на дно, карабин отлетел в сторону. Лодку закрутило, развернув боком к подплывающему быку. Ошалевший от грома и копоти олень не шарахнулся в сторону. Наоборот, надбавил ходу и «пошёл на таран». Ещё десяток метров – он врежется в борт и распорет тонкий корпус «Казанки», словно консервную банку. Оба добытчика окажутся в стылой воде посреди широченной протоки. Шансов добраться до лодки прежде, чем она пойдёт ко дну, у Бероева не было никаких. Жить или не жить, решали секунды. И секунд этих у пассажиров «Казанки», кажется, не было.

– Глуши-и! – разнёсся по водной глади голос Вершининой. Громкий и неожиданно зычный.

Командный окрик смирной посудомойки вывел Моревого из ступора. Двигатель заглох. В следующее мгновение Вершинина, рискуя свалиться за борт, вскочила с карабином в руке. Передёрнула затвор и тут же выстрелила. Олень задёргался и затих. Следующая пуля попала уже в недвижное тело. До столкновения оставалось каких-то два-три метра. Бероев, сам отличный стрелок, озадаченно отёр пот – в экстремальной ситуации, на волосок от гибели, посудомойка положила зверя с первого же выстрела.

Когда поднимали бычка на катер, Фёдоровна перехватила изумлённый взгляд Бероева.

– Случайно вышло, – обронила она с неловкой улыбкой. – Мужик у меня был охотник. Изредка брал с собой. Показал как-то, куда жать.

Больше разговора об этом не было. Но при осмотре туши Олег обнаружил, что смертельная пуля угодила точнёхонько в мозговую область. Вторая, контрольная, вошла едва ли не след в след.

На подходе к посёлку Быковскому Бероев зашёл в рубку подменить на короткое время капитана.

Моревой, глубоко задумавшись, лежал на штурвале.

– Свободны, капитан. Рулевой Бероев вахту принял! – шутливо отрапортовал Олег. Осторожно потрепал за рукав.

– Самородок этот – малого одного, – глухо произнёс вдруг Моревой. Бероев, не раз пытавшийся вызвать Гену на откровенность, обмер, боясь, как бы желание выговориться не исчезло, как и прежде.

– С прииска возвращался. – Моревой закурил. – На Быковом мысу упросил, чтоб до Тикси добросить. Выпили, конечно!

– Как обычно, – подсказал Бероев.

Гена перебросил папиросину в угол рта.

– Не! Это я с тех пор загудел. А тогда так – вира помалу. Да ещё штормяга приличный накрыл. Следить приходилось за курсом. А парнишка – да! Ужрался. Деньгами по кубрику сорить принялся. После и вовсе укачало. Чего с него взять? Пацанёнок совсем. Ну, у Кучума с говнюком, понятно, глаза, что половники. До денег оба жадны.

– А сам?

– Выходит, и я, – согласился Гена. – Блевать его Вишняк повёл.

– Ну и?.. – поторопил Бероев.

Гена натужно, со свистом выпустил воздух, будто из продырявленных мехов.

– Смыло его, – коротко закончил он. – С концами, конечно. Штормяга в тот день на все «Лапти» разгулялся!

– Чего ж не сообщили?

– Затихарили. Прикинули: найти – не найдут. В Арктике мертвецы не всплывают. А вони бы пошло… И как я во всё это дался!

Моревой только что не простонал.

К пристани на Быковском мысу зачалились под вечер. Утром предстоял последний