– А ты-то тут при чем? – гоготнул Ежонов. – Грохнули на улице, а не у тебя в квартире.

– Вадя, мне казалось, ты умнее! – В голосе Майи зазвучали металлические нотки. – Знаешь, милый, правило: не буди лиха? Неужели тебе неизвестно, что сейчас из-за Хухминского губернатор ментовку ставит на уши? И опера теперь любого, кто попал в их поле зрения, будут просвечивать со всех сторон как инфузорию. Дошло? Да начни они копать вокруг меня, такого могут навысвечивать про сегодняшний наш «спектакль»!.. Кстати, что там за женщину убили на острове? Кто она и за что ее?

– Да никто ее не убивал… – Ежонов пренебрежительно отмахнулся. – Сама траванулась, истеричка хренова. Ей Хуха когда-то киндера сделал, она и раскатала губенки, думала его на слюнявку взять. Типа, сын у тебя растет… А он ее послал вдоль по Питерской. Только и делов-то…

– Ой, Вадя, а ты мне лапшу на уши не вешаешь? – Майя внимательно измерила Вадима взглядом, с сомнением качая головой. – Я ведь от тебя же наслышана про Барона. У него требование одно: никаких свидетелей. А я, надо сказать, тоже свидетель… Интересно, если Барон начнет зачистку, меня тебе поручат убрать, или у него есть кто-то еще?

– Май, ты что? Охренела, что ль?! Да пусть только посмеют! Я за тебя кому хочешь зубами глотку порву.

– Я уже прямо сейчас вижу, как ты, обливаясь слезами, вгоняешь в меня свою финку или стреляешь из пистолета, – пугающе, по-русалочьи захохотала Майя. – Нет, Вадя, если тебе прикажут, ты это сделаешь. Своя рубашка ближе к телу. А если начнешь брыкаться, то уберут тебя самого. Кстати, оставь ты того официантишку в покое. Хорошо? А то Боря вчера на этот счет удочку уже закидывал. А сегодня насчет тебя расспрашивал.

– Ничего себе подарок какому-то чмуроду! Пусть платит!

– А я сказала – нет! Нечего из-за тупой жадности привлекать к себе лишнее внимание. А тачку я уже объявила в продажу. Спихну за сколько получится, куплю себе что-нибудь другое.

– «Ладу Калину», например… – язвительно хохотнул Вадим.

– Да пусть и «Ладу Калину», главное, от нее не будет разить этим грязным, вонючим козлом!.. – сверкнув глазами, отчеканила Майя.

– Все никак не забудешь гостеприимства Хухи, – криво усмехнулся Ежонов.

– Такого ни одна уважающая себя женщина не забывает! Ладно, хватит об этом. Ты мне лучше скажи, как и когда думаешь воспользоваться своим компроматом на опера? Слышал же, что раскусил он эту хитрость и с ходу просек, что к чему. Как говорят военные, фактор неожиданности утерян. Смысл есть теперь в этой компре? Я, кстати, вообще ничего так и не поняла в задумке Барона. Если его голого сняли со мной в постели, то зачем нужно было уверять, что съемка не велась?

– Я и сам толком не знаю… – Вадим пожал плечами. – Скорее всего, чтобы иметь хорошую дубину, о которой опер даже не подозревает. Чтобы контролировать расследование, и если он слишком много накопает чего-то такого, оглоушить его таким вот «клипом». Сама представь, что будет, если такое видео положат на стол его начальству, если покажут его жене…

– Ага! Еще скажи – выложат в Интернет! Чтобы меня потом каждая собака узнавала…

– Не узнают… Снято аккуратно – комар носа не подточит.

– Уже подточил, – пренебрежительно поморщилась Майя. – Опер насчет «клипа» уже не сомневается и, скорее всего, какие-то меры примет. Знаешь, Вадя, это очень хреново, когда какой-то человек считает себя умнее умного, а кого-то другого – полным идиотом. Ты не согласен?

Тот лишь ухмыльнулся, мысленно отметив про себя, что Майя и в самом деле стала какая-то уж очень въедливая – и то ей не так, и это не эдак… Да и насчет мента слишком уж обеспокоилась. Ишь ты – не хочет привлекать к себе внимания! Что-то не верится. Похоже, и в самом деле осталась к нему неравнодушна. Вон как обнимала, когда они на кровати сидели! Того и гляди, побежит в ментовку с повинной. И тогда… Нет, красотка, надо за тобой понаблюдать. Смотри! Если окажется, что ссучилась, продать надумала – не обессудь. Сама правильно сказала – или финка будет в ребра, или пуля в лоб.

* * *

Борис шел по длинному, пустынному проходу между двумя пятиэтажными домами. Света здесь было мало, асфальт выбит колесами машин и замусорен. Судя по всему, у местных дворников до этого участка городской территории хронически не доходили руки. Неожиданно из тени от стены отделилась какая-то угловатая фигура и стремительно ринулась ему наперерез, загораживая дорогу. Петрухин, еще не совсем отошедший от действия наркотика, с досадой вспомнил, что у него с собой нет табельного оружия, а реакция все еще оставляла желать лучшего. Но деваться было некуда – нужно было как-то реагировать на внезапное появление незнакомца.

– Ну что, чувак, – щелкнув пружинным ножом, со злым ликованием поинтересовался неизвестный, – накувыркался с Майей? Ща здесь покувыркаешься…

В долю секунды оценив остановку и догадавшись, в чем суть претензий этого странного, но опасного типа, Борис примирительно поднял руку и спокойным тоном уведомил:

– Слушай, парень, не глупи! Если ты меня ревнуешь к Майе, то можешь не кипятиться: у меня с ней ничего не было.

– Что, зассал?! – водя перед собой поблескивающим в темноте лезвием, презрительно рассмеялся ревнивец. – А ну лег мордой вниз и пополз по-пластунски! Живо!..

– А больше ты ничего не хочешь? – Борис понимал, что стычки следовало бы избежать, но в нем самом подспудно заговорило уязвленное самолюбие.

– Ах ты, гнида! Еще и кочевряжишься, урод? – неожиданно рассвирепел неизвестный.

Он накинулся на Петрухина, со свистом рассекая воздух ножом и вполне профессионально выставив блок свободной левой. Чувствовалось, что подготовку по ножевому бою он имеет вполне приличную. Отпрянув, Борис изготовился и, улучив момент, попытался выбить нож ударом ноги. Но выпад получился вяловатым, размазанным и своей цели не достиг. Ответом ему был издевательский, язвительный смех.

– Что, козел, свою сноровку приятнее под одеялом с бабой показывать? А тут слабо? – вновь изготавливаясь к атаке, глумливо поинтересовался ревнивец.

Предпочтя не ввязываться в словесную перепалку, Петрухин решил компенсировать притупление реакции тактической уловкой. Он сбросил с себя пиджак, и, держа его за воротник в левой руке, чуть пригнувшись, теперь уже сам пошел в наступление. Его противник, не разглядев в этом угрозы, продолжал изощряться в издевках:

– Ты глянь, ты глянь! Этот пидор своим пинжачком прикрыться надумал! А вот этого не хошь?!

Он снова ринулся вперед, явно намереваясь всадить Борису нож в левое подреберье. Но на сей раз его атака, так и не завершившись, в один миг обернулась полным поражением. Лезвие ножа пробило удачно подставленный пиджак, что, с одной стороны, изменило траекторию его движения, а с другой – на долю секунды привела в замешательство нападающего. Успев воспользоваться его заминкой, Петрухин удачно подсек его опорную ногу, и ревнивец тут же покатился по асфальту.