— Чего?

— Сейчас. — Басмач скрылся за зданием, быстро вернулся оттуда с каким-то узелком в руках и пояснил: — Тут лепешки. Очень вкусные. Такие только тетя Халима печет.

— Так это что, она дала?

— Да, сказала, офицеру отдай.

— А еще что говорила?

— Больше ничего.

— Ладно.

Старший лейтенант Самолов забрал лепешки, поднялся на КНП и приказал связисту заварить чай.

Басмач же наконец-то пошел к «Тайфуну».

Начало этого дня тоже было спокойным. Если не считать гула мощных дизелей, приносимого ветром из-за холмов. Но это было объяснимо и не являлось необычным. Центр по примирению сторон разрешил полевому командиру Мохаммаду Чали вывести боевую технику из Шагаса.

В принципе шаг вполне разумный и даже гуманный. Чали объявил о выходе из боевых действий, не желал пугать местное население. Все бы ничего, если бы он не размещал свою боевую технику в непосредственной близости от блокпоста, занятого взводом российской военной полиции.

Недоумение по поводу спокойствия на посту проявил командир отделения сирийских правительственных войск сержант Бахтари. Он не был посвящен в дела центра и в соглашения, достигнутые с Мохаммадом Чали. Посему, как только послышался первый шум за высотами, сержант поднял свое отделение по тревоге. Он немало удивился, увидев, что российский офицер ничего подобного не сделал, и тут же пришел на КНП.

— Здравия желаю, господин старший лейтенант!

— Здравствуй, Валид, проходи, присаживайся.

— Постою. Вам не докладывали, что из-за холмов доносится сильный шум? Это может означать только одно. К нам подходит боевая техника, принадлежащая неизвестно кому. А у вас тут все спокойно.

Самолов прикурил сигарету и сказал:

— Извини, сержант, я не успел довести до тебя изменившуюся обстановку. Делаю это сейчас.

Валид все же присел на табурет и приготовился слушать офицера.

Самолов пыхнул дымом и сказал:

— Во-первых, нам известно, кому принадлежит эта техника. За холмами находятся танки, боевые машины пехоты и бронетранспортеры группировки Мохаммада Чали.

— Что? — воскликнул сержант. — Чали? И вы ничего не предпринимаете? Да одни только его танки в состоянии разнести весь наш пост, если они выйдут на позиции перед холмами.

— Ты погоди, не нервничай, дослушай. Во-вторых, Чали действует не самостоятельно. У него есть разрешение центра по примирению сторон.

— Там что, с ума сошли? Как можно доверять Мохаммаду Чали? Он же мать родную продаст ради выгоды.

Самолов потушил сигарету в пепельнице и сказал:

— Он, Валид, подписал договор о прекращении огня.

— Да потому и подписал, что иначе потерял бы всю свою банду. Неужели вашим генералам это непонятно?

— Ну и что ты так разошелся? Я не принимал подобного решения. Мне оно не нравится точно так же, как тебе и моему командованию. Но Чали подписал договор и пока еще не нарушал его. А если не доверять никому, то как установить мир?

— Очень просто. Уничтожив таких негодяев, как этот Чали.

Сержант был категоричен и по сути дела прав. Случаев нарушения соглашений хватало с избытком.

В этом была немалая заслуга американских партнеров. Их просто бесило то обстоятельство, что Россия совместно с иранцами и турками начала процесс политического урегулирования, нанесла боевикам невосполнимый урон. Как же это? Почему кто-то посмел проявить какую-то инициативу без участия американцев?

Если какой-нибудь полевой командир вновь начинал действия против сирийской армии, то дело там точно не обошлось без инструкторов США. Но приказ есть приказ. Надо соблюдать договор, вести наблюдение.

— Да, Валид, я согласен с тобой. Но в высоких эшелонах власти думают по-иному. Там считают, что худой мир лучше доброй войны. Это еще Цицерон говорил.

— Кто такой?

— Древнеримский политик и философ, жил еще до новой эры.

— Нашли тоже, кого в пример брать.

— Тем не менее. Нам придется мириться с таким соседством.

Бахтари кивнул и сказал:

— Если вы, господин старший лейтенант, точно знаете, что Чали не бросит на нас эту технику, то и шайтан с ним. Пусть стоит за холмами. Но вы увидите, что он ее не для длительной стоянки сюда пригнал. Должен сказать, что я удивляюсь вашему командованию. Иногда оно мгновенно реагирует на малейшую угрозу, приказывает уничтожить целые лагеря и колонны боевиков, помогает нашим войскам занимать большие города. В другой раз проявляет совершенно непонятную мягкотелость. Здесь война. Доверять врагу нельзя ни в коем случае, даже если он называет себя твоим лучшим другом.

— Тебя это тоже касается? — с улыбкой спросил Самолов.

— Меня не касается. Я буду до конца воевать против всей этой мрази. А вот ваши генералы допускают грубую ошибку.

Самолов поднялся и заявил:

— Не волнуйся так, Валид, и не забывай, что мы находимся под прикрытием авиации.

— Были!

— Что значит, были?

— Были под прикрытием авиации, когда Чали держал свою технику в Шагасе. А теперь, когда танки, БМП и бронетранспортеры могут за считаные минуты войти в контакт с нами, что сможет авиация?

— Но и мы не с пустыми руками тут сидим. У нас тоже есть чем встретить дорогих гостей. Да и летчики в Сирии научились работать в условиях прямого контакта. По крайней мере, вертолеты делают это очень даже эффективно и без нанесения ущерба своим. За примерами не надо далеко ходить. Вспомни хотя бы Алеппо или Дейр-эз-Зор.

Сержант вздохнул и проговорил:

— Что ж, будем надеяться, что вы окажетесь правы. Разрешите перевести отделение в повышенную боевую готовность?

— А смысл? Ты будешь на повышенной, мы — на постоянной. Не подразделение, а кооператив по сбору рогов и копыт. Опять-таки какой смысл нам держать всех бойцов на позициях, без нормального отдыха? Так ты их и без боевиков выведешь из строя. Нет, изменение режима боевой готовности не разрешаю.

— Понял. Разрешите идти?

— Если больше поговорить не о чем, то иди.

— Я на связи, — сказал сирийский сержант и вышел.

Самолов по портативной станции вызвал наблюдателя на вышке и спросил:

— Что у тебя?

— Все спокойно.

— Технику за холмами не видно?

— Нет. Да и работы дизелей не слышно. Возможно, машины вышли на стоянку.

— Перед холмами что?

— Чисто.

— Фланги?..

— То же самое.