— Твой муж предал меня! Меня, своего лучшего друга! А куда смотрела ты, когда он снимал скрытой камерой наше тайное совещание! Он хотел подставить меня и Федьку — там было снято достаточно, чтобы нас убрали! И ты, стерва, тоже виновата в этом!

— Почему — я, ну почему — я! Я не могла ему помешать в его планах! И ведь я сразу предупредила тебя, что пленка у него в сейфе, но я не думала, что ты поступишь так… — послышались рыдания.

— А как я должен был поступить — в задницу его целовать, что ли? Да черт с ним! Где кассета? Отвечай!

Послышалась какая-то возня и скрип кровати, затем сдавленный женский стон:

— Ой, ой, ну не надо, отпусти, больно же!

— Будет еще больнее, когда попадешь кое-куда, — сама знаешь. Там тебя ждут профессиональные пытки!

— Клянусь тебе — я не знаю, где кассета! Знала бы, сама бы тебе принесла: я еще хочу жить! Говорю тебе, она у этого охранника! И девчонка эта с ним! У меня опытный детектив — я наводила о ней справки: проколов у нее не бывает.

Я почувствовала себя немного польщенной, а Алла Борисовна, безутешная вдовушка, продолжала выть:

— Ой, ну Витя, ну я же не виновата! Говорю тебе — ищут их, ищут!

По комнате тяжело, как тигр по клетке, прошелся Курбатов.

— Ты хоть понимаешь, дура, своими куриными мозгами, какая сила таится в этой кассете?!

— Понимаю, — плаксиво протянула вдова.

— Ни хрена ты не понимаешь! Я же с помощью этой кассеты уничтожу этого мудака Федю! Я ж себя с этой кассетки вырежу, останется там твой покойный муженек да наш губернатор — и все, считай, ему конец! Сколько лет я мечтал дожить до дня, когда его выкинут за задницу в его родимые Дурасы, а лучше еще подальше! Нет, Дурасами он не отделается, гнида недобитая! — Курбатов зашелся, поперхнулся и начал опять шумно глотать воду.

А я стояла ни жива ни мертва у карниза и в немом восхищении смотрела на крутящуюся кассету своего диктофона. Запись шла бесперебойно!

— Витюша, ну все образуется — все так и будет, вот увидишь! — увещевала Пальцева своего тигра. — Кассетку найдем, Федьку скинем — и заживем с тобой наконец как люди!

— Думай, дура, думай — где они могут быть? Не могли они далеко деться — голые, без денег. Прячутся у кого-то! — изрекал Витюша, меряя шагами спальню. — И ни хрена не надо было детективов нанимать — кассету светить! Ты сама проморгала — сама и ищи! Да что там искать — искать нечего! Не за границу же они свалили — голытьба-то! Уж сынок твой Сашка что-то знает! Короче, выбирай: или ты у него все выпытаешь, или я им займусь сам лично и выжму из него все мозги по чайной ложке!!!

Последовал новый взрыв рыданий Пальцевой:

— Витенька, ой, не трогай его, Витенька! Я сама с ним буду разговарива-ать!

— Ну так разговаривай, чего ты ждешь!

— Ой, ты же знаешь, он со мной все больше молчит!

— Больной он у тебя! Гитлер знаешь что с такими делал? Вырезал на корню! Короче, или он заговорит, или…

Наступило минутное молчание, прерываемое сдавленными рыданиями. Я рискнула заглянуть в окно и увидела Пальцеву в коленопреклоненной позе, утирающую лицо белым пеньюаром, и Курбатова, стоящего над ней с видом палача. Однако он вдруг немного смягчился. Видимо, это была очередная тактическая хитрость шакала.

— Ну как ты не можешь найти к нему подход? Он же твой родной сын!

— Ты знаешь, после этой истории с Машей, которую он привез из деревни и собирался жениться, а я не дала, он больше со мной не контачит! Он такой ранимый: вены резал, по санаториям я его лечила!

— Ну так привези ему эту Машу из деревни! Не знаю… делай что хочешь! Короче, чтобы завтра вечером кассета была у меня! Если не будет… Алла, ты меня хорошо знаешь! Ты вообще знаешь больше, чем нужно… С такими знаниями долго не живут, Алла! И запомни: если твой сынок не откроет рот, то он закроет его навсегда!

— Да, может, ему неизвестно, куда они умотали, — попыталась вставить несчастная Алла Борисовна.

— Да плевать мне на все, что ему известно-неизвестно! Я тебе говорю последний раз: или у меня завтра вечером на столе будет кассета, или послезавтра организуем пышные похороны оставшихся Пальцевых! Место вам всем троим на кладбище выделим — центровое. Уж так и быть, подсоблю по знакомству, — последнюю фразу Курбатов произнес таким голосом, что даже у меня мурашки побежали по голым ногам. Да, можно было не сомневаться: для оставшихся Пальцевых выделят место на кладбище. В услышанном я обнаружила одну зацепочку к поиску Катьки, но это додумаю потом.

— Короче, все! Я все сказал! Теперь я хочу спать, выключай свет, — потребовал подуставший советник.

— И ты думаешь, я после этого лягу с тобой? — оскорбилась Пальцева — видимо, ее друг не до конца утрамбовал в ней остатки самолюбия.

— Да кому ты нужна, старая кошелка, спать с тобой! Вали в другую комнату и реви там сколько влезет! Выключи свет и закрой окно, а то что-то прохладно становится! — приказал Курбатов. Скрип кровати дал понять, что он устраивается ко сну. Разумеется, скоро уже два часа ночи, и тигры тоже должны спать! И удавы, и слоны. Не дом — зверинец!

Алла Борисовна, рыдая в голос, щелкнула выключателем и направилась к окну. Темнота скрыла от них мою руку, снявшую со стены спальни «жучок». Я вжалась в стену и замерла. Пальцева немного постояла у окна, тихо подвывая, затем захлопнула его.

Я перевела дух! Ух, ну и дела!

Но думать будем потом, теперь главное — выбраться отсюда! А выбраться можно только одним путем — зажмурить глаза, как следует оттолкнуться ногами и прыгнуть.

Скорее всего я попаду прямо в кусты чайных роз — даже приятно! А могли быть и заросли крапивы!

Я посмотрела вниз: совсем невысоко.

Так, а где же моя юбка? Ага, вон она, в кустах отсвечивает!

Ну, ладно, надо прыгать, не торчать же здесь, на карнизе, вечно?

Я зажмурила глаза: ой, мамочки!.. Полет был коротким и завершился удачным приземлением на мягкое место. Да, теперь там будет сплошной синяк… как потом Игорьку показываться?

Но не успела я как следует погоревать по поводу собственной задницы, как надо мной прозвучал хриплый голос:

— Ага, вот ты и попалась, золотая рыбка!

Одновременно с этим меня схватили за плечи и за ноги две пары сильных рук и выволокли на тропинку возле дома. Пока я успела что-то сообразить, меня рывком поставили на ноги. Один держал меня сзади и выкручивал руки, а передо мной находился коротышка татарин, ростом не доходящий до моего носа, но косая сажень в плечах. Ежик на голове, злые раскосые глазки-булавки и здоровенный усыпанный бриллиантами полумесяц на шее довершали портрет. Второй охранник дышал перегаром и анашой на меня сзади, при этом норовил подставить свою коленку под мой ушибленный зад.

— Ну что, сука? — осведомился коротышка. — Шпионишь? Сейчас отучим! Держи ее крепче, Рашид! — и саданул мне кулаком в живот. Ха! Мой корсет, состоящий внутри из железок, был непрошибаем. Но я все же демонстративно согнулась и взвыла.