Егор покосился на девушку, с умилением любуясь ее нежным профилем. Сейчас закончится гонка, они поедут в город, усядутся в каком-нибудь уютном ресторанчике, помирятся, и все в его жизни будет, как прежде.

Вдруг ровный шум моторов был перебит каким-то отрывистым звуком, точно железным прутом стегнули по водосточной трубе.

– Ай! – вскрикнула Жанна, хватая себя обеими руками за щеки.

Послышался треск, накатывающийся грохот, и в толпе пронзительно и страшно закричали женщины.

Егор, все поняв, медленно обернулся.

Одна из машин, уже объятая пламенем, кувыркалась в кювете, как щепка, гонимая бурей. Миг – и мощный взрыв потряс окрестности. На месте машины возникла бешено пылающая груда металла. В свете этого ужасающего костра было видно, как «БМВ» пересек линию финиша, как в панике мечутся люди, как бегут с бесполезными огнетушителями спасатели, вытягивая за собой гигантские тени по алому, будто залитому кровью, асфальту.

«Значит, все – правда», – подумал Егор.

Ему показалось, что его голова сковывается ледяным панцирем и все чувства отлетают от него, как большие печальные птицы. Он ничего не соображал, тупо глядя на столб огня, и даже Жанна, как потрясена она ни была, испугалась, посмотрев на него.

– Что с тобой? – спросила она.

Горин медленно перевел взгляд на девушку. Он слышал, что она о чем-то его спросила, но смысл слов не доходил до его сознания.

– Тебе нехорошо, Егор? – пытала Жанна.

Егор бессмысленно повел головой, реагируя не столько на слова, сколько на интонацию.

Жанна взяла его под руку.

– Пойдем.

Она решительно направилась к своей машине, не обращая внимания ни на мечущихся зрителей, ни на слабое сопротивление Егора.

Кто-то на бегу больно ударил его в плечо – и он очнулся. Он снова увидел горящую машину, услышал крики людей, и даже, как ему показалось, снова начал дышать, хотя и не без труда. Он заметил, что Жанна сильно дрожит, и это вернуло ему самообладание и заставило вспомнить о своем долге защитника.

– Куда мы? – спросил он.

– Надо срочно уезжать, – ответила Жанна. – Здесь нельзя больше оставаться.

– Я думал, тебе здесь нравится.

«Если я еще могу шутить, еще не все потеряно», – подумал он.

Но Жанне было не до шуток.

– Быстрее, Егор, – сказала она. – Сейчас начнется столпотворение.

Она была права. Первая реакция, представляющая собой смесь ужаса и любопытства, прошла, и теперь следовало ожидать повального бегства, сопряженного с неизбежной толчеей и паникой.

Они уже добрались до машины, когда волна опомнившихся зевак откатилась от места аварии и начала стремительно надвигаться на стоянку.

– Садись! – крикнула Жанна. – Быстрее.

Егор распахнул дверцу, глубоко оцарапав ею ни в чем не повинную «Мазерати», и упал на сиденье.

Жанна, как заправский гонщик, дала газ, выскочила на шоссе, развернулась, едва не снеся бампер о стоящий на другой стороне дороги «Лендкрузер», и помчалась прочь, то и дело взглядывая в зеркало заднего вида.

– Вовремя, – пробормотала она.

Егор ей не ответил. Его внезапно охватила такая слабость, что он не имел сил даже обернуться. Но даже если бы он и мог обернуться, он не хотел этого делать. Категорически не хотел. Самое большее, чего ему на эту секунду хотелось, – это чтобы все произошедшее оказалось сном. Страшным, нелепым, продирающим до костей, но – сном.

И однако же – он четко это осознавал – все случилось наяву. Все было реальностью: и гонки, и ставки, и ночной ветер, и мольба Жанны, и катастрофа, и видение – все!

Но как такое может быть?

Мощно гудел двигатель, унося автомобиль с двумя беглецами подальше от затерянного в ночи поля, где еще дымились останки злополучного «Порше». Мизерная эта площадка ровно ничего не представляла на карте мира – так, укол кончиком иглы, и чем больше увеличивалось от нее расстояние, тем спокойнее становилась атмосфера в салоне «Ауди».

Егор, придя в себя, кидал на Жанну вопросительные взгляды, но пока не решался открыть рот.

Жанна между тем гнала машину вперед. Выскочив на Дмитровское шоссе, она взяла направление не в город, а в противоположную сторону. Егор догадался, что она предприняла этот маневр с целью обезопасить себя от возможных и очень нежелательных контактов с органами правопорядка. Оно и правильно. Вины их в аварии нет, а значит, нет и смысла давать массу нелепых показаний, где, несомненно, всплывет информация о незаконном тотализаторе и об их в нем участии.

Едва Егор подумал об этом, как снова его пронзила неприятная мысль о его причастности к аварии. Если бы он предупредил водителя «Порше», возможно, тот, даже не приняв всерьез его предупреждения, на каком-то подсознательном уровне вел бы машину чуть осторожнее и остался бы жив.

Возможно.

Но как узнать, что это «возможно» произойдет, а не произойдет то, что уже увидено?

И как долго он будет находиться во власти этих видений? Если так будет продолжаться и дальше, он, без сомнения, сойдет с ума, ибо выносить это нормальная человеческая психика не в состоянии.

Егор выпрямился и твердо взглянул на Жанну.

– Поговорим?

Она пожала плечами, глядя перед собой.

– Почему бы и нет.

Девушка была сама безмятежность, точно ехала с невинной ночной прогулки.

Егор разозлился.

– Денег не жалко?

Она бросила на него непонимающий взгляд.

– Ты о чем?

Ее нарочитая наивность разозлила Егора еще больше.

– Ты лишилась своего выигрыша.

– В самом деле, – согласилась Жанна.

– Ты актриса? – едва сдерживаясь, спросил он. – Тебя кто-то нанял?

– А если и так? – спросила девушка. – Что это меняет?

– А что должно поменяться?

– Я думала, ты заметил, что.

Егор угрюмо молчал. То, что она начала отвечать на его вопросы, его и обрадовало, и ввергло в сомнение. В ее откровенности оставалась некая подоплека, которая скрывала истину и одновременно обнажала ее так, что Егору становилось жутко при мысли, что он вот-вот доберется до нее. Он хотел и боялся узнать правду, как смертник, который измаялся сидеть в тюрьме и, однако же, готов сидеть в ней вечно, лишь бы не услышать роковой приговор. Умом он понимал, что следует все разложить по полочкам, чтобы его существование обрело наконец ясность, но внутри него все противилось этому, и больше всего он желал сейчас забиться на свой сорок пятый этаж и поставить между собой и истиной, до которой, как оказалось, ему нет никакого дела, непробиваемый заслон.