ощутила свой собственный запах: пот, костер, порох. Решила, что довольно позволять обращаться с собой как с куклой, осторожно высвободилась и сказала:

— Вера Александровна, как я выгляжу — это в самом деле то, что теперь важно?

— Нет, нет, разумеется, — Вера, кажется, смутилась. — Простите, я немного взволнована. Давно ждала вас, вот и забылась на минуту. Вы ведь, должно быть, хотите умыться с дороги. Идемте, я провожу вас в ванную. Тем временем подадут чай.

— Фотографическая пленка, которую я привезла, — напомнила Саша. — Ее нужно проявить и напечатать фотографии. Как можно скорее.

— Судьба этой пленки, похоже, беспокоит вас больше, чем ваша собственная, — Вера тепло улыбнулась. — Не волнуйтесь, Саша, я распоряжусь. Идемте.

Судя по обилию разнообразных флакончиков и баночек, это была личная ванная Веры. Саша несколько раз вымыла лицо и руки лавандовым мылом, и все равно на белоснежном полотенце остались серые разводы — грязь въелась в кожу. Здесь было большое зеркало, подсвеченное электрической лампой, но рассматривать себя Саша не стала, чтобы вконец не расстроиться. Она и так уже была достаточно сбита с толку.

В малой гостиной молоденькая горничная уже накрывала на стол. Саша уставилась на еду и замерла. В конце осени — начале зимы дела в Народной армии шли неплохо, и питание тоже удалось наладить, но январское отступление принесло с собой голод. Печь хлеб не успевали, ели когда тюрю из разведенной в воде муки, когда жилистое конское мясо, и все это без крошки соли. Здесь же подавали сандвичи с ростбифом и сыром, тонкие бисквиты, листья салата и нарезанные томаты — это в январе-то? Еда казалась ненастоящей, подделкой, театральной декорацией из папье-маше. Как, впрочем, и всё здесь.

Вера отослала горничную и сама разлила крепкий ароматный чай по тонким фарфоровым чашкам.

— Вы можете мне сказать, что с детьми Князева? — спросила Саша.

— Вы и в самом деле переживаете за них? — Вера будто бы удивилась. — Не волнуйтесь, они живы, здоровы и вполне благополучны, все трое. Живут с нами, в этом доме, тут достаточно места. Они ни в чем не знают нужды, о них заботятся лучшие гувернеры, к ним приходят преподаватели. Разумеется, детям ничто не угрожает. И, на самом-то деле, не угрожало. Ну, что вы так смотрите? Их всего лишь сфотографировали в ОГП, они даже не знают, каким образом эта фотография была использована. Однако свое дело она сделала, раз вы здесь. Пейте чай, пока он не остыл.

Саша облокотилась о стол, прижала ладони к вискам, попыталась успокоить дыхание. Следовало, наверно, что-то сказать, но она не могла собраться с мыслями.

— Я знаю, что вам страшно, Саша, — продолжала Вера. — Не подумайте, я не имею намерения вас оскорбить. Напротив. Храбрый человек — не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто преодолевает его. Я восхищена тем, как вы держитесь. Сама бы я визжала от ужаса на вашем месте.

Да уж, ты бы у нас повизжала, подумала Саша и тут же устыдилась этой мысли: глупой, злобной, беспомощной. Если ты позволяешь себе такие мысли о враге — ты уже побежден.

Неловко взяла чашку за маленькую ручку. Вкус крепко заваренного чая она подзабыла, но все же это был он, никакого подвоха. Огэпэшную отраву под обычный чай не замаскируешь.

— Я не понимаю вас, Вера Александровна. Чего вы от меня хотите?

— Хочу, чтоб вы знали: бояться вам нечего, — Вера улыбнулась ободряюще. — Разумеется, теперь вы мне не верите. Но со временем сами всё увидите и поймете. Обещаю: пока я жива, никакого вреда вам не причинят. Разумеется, мы не можем позволить вам вернуться к прежней деятельности. Потому жить будете у меня в учреждении, под охраной. Я постаралась, чтоб эти комнаты не были похожи на тюрьму… и все же это, к сожалению, тюрьма. Но никакого насилия не будет ни над вашим телом, ни над вашим разумом. Никаких пыток, гипноза, протоколов, угроз вам или тем, кто вам дорог.

— И чтобы заслужить все эти замечательные привилегии, я должна всего лишь… что?

— Саша, вы ничего не должны. Когда вы поймете, что на самом деле с нами всеми происходит, тогда и решите, что станете делать. Если решение окажется не в нашу пользу, не стану обманывать, свободы мы вам не вернем. Но ничего дурного с вами не случится и тогда. Отправитесь в ссылку, допустим, к морю, вы любите море? Отчего вы совсем не едите?

— Я не голодна.

— Как знаете. А вы ведь курите? Вот, я держу сигареты для гостей. Угощайтесь, прошу вас.

Сигарету с фильтром из жестяной коробочки Саша взяла. От табака она никогда не могла отказаться. Если она однажды и продаст то, во что верит, то, верно, за табак.

— Вера Александровна, не хочу вас обидеть, но я попросту не вижу смысла в том, что вы говорите. Вам ведь известно, кто я и что я делала. Мне также известно, кто вы и каковы ваши методы. Отчего вы предлагаете мне столь роскошные условия, не требуя ничего взамен, и ожидаете, что я поверю вам?

— Это чрезвычайно просто, Саша… Я зову вас просто по имени, возможно, это с моей стороны не вполне вежливо, но вы можете обращаться ко мне так же, если вам угодно. Я буду рада. Так вот, причина проста: нам нужна ваша помощь.

— Моя помощь, — тупо повторила Саша. — Вам.

— Да, я знаю, звучит странно… — Вера улыбнулась растерянно, едва ли не виновато. — Помощь, которую невозможно получить принуждением или угрозами. Надеюсь, скоро вы станете понимать меня лучше. А до тех пор у меня будет всего одна просьба: пожалуйста, не лгите мне. Я не стану задавать вопросов, которые вынудили бы вас лгать. Я ведь прекрасно понимаю, что, хотя вы и правда беспокоитесь о детях вашего боевого товарища, вам не привыкать приносить жертвы. Вы здесь не из-за них. Наверняка вы думаете как-то навредить нам, устроить диверсию. Не отвечайте. Мне ясны ваши мотивы и, в общих чертах, намерения. Но когда вы увидите, в какую пропасть катимся мы все, то сами передумаете. Я понимаю, вы чувствуете себя беспомощной беззащитной пленницей. Но ведь на самом-то деле тот человек, у которого есть власть что-то изменить — это вы.

Саша дважды моргнула. Она перестала понимать что бы то ни было. Чего Вера добивается? Зачем привела ее в свой дом? Что вообще происходит?

— Вера, чего ты добиваешься? — бледный от гнева Андрей Щербатов ворвался в малую гостиную. — Зачем привела эту женщину в наш дом? Что вообще происходит?