Глава 12

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Февраль 1920 года.

Щербатов выглядел старше и более усталым, чем она помнила. Вертикальная морщина на лбу, полгода назад едва наметившаяся, теперь проступала явственно. У губ пролегли глубокие складки. А ведь ему всего-то, припомнила Саша, тридцать три года.

— Добрый вечер, Андрей, — с улыбкой сказала Вера.

Щербатов быстро взглянул на Сашу и встал так, чтоб оказаться у края стола между ней и сестрой.

— Работа с такими людьми возможна только в специальных учреждениях, — сказал Щербатов Вере. Он тяжело дышал, и Саша видела, каких усилий ему стоит сохранять хотя бы видимость спокойствия. — В присутствии охраны. И обязательно в наручниках.

— Я ценю твою обеспокоенность, дорогой мой, — Вера снова спокойно улыбнулась. — Но право же, я вполне способна сама решить, какие методы в каком случае надлежит применять.

— Правила придуманы не просто так! За их нарушение расплачиваются жизнями, — настаивал Щербатов. — Эти люди не останавливаются ни перед чем, они чрезвычайно опасны! Не станешь же ты приводить сюда и…

— Довольно! — перебила его Вера, мигом утратив всю свою сдержанность. — Это мой дом, и я буду приводить сюда кого считаю нужным!

— Но это ведь также и мой дом, и я не хочу видеть здесь тех, с кем ты работаешь!

Саша растерянно переводила глаза с одного на другого. О ней брат и сестра, кажется, вовсе позабыли. Что Щербатов начал такое говорить, из-за чего Вера сразу перебила его? «Эти люди… Приводить сюда и…», — о ком это может быть?

На саму Сашу Щербатов едва глянул. Она давно знала, что никаких чувств он к ней более не испытывает, но хотя бы банальное человеческое любопытство должно остаться? Ей вот интересно же, как он изменился за полгода.

— Возможно, каждому из нас пора бы обзавестись собственным домом, — холодно сказала Вера.

— Прошу тебя, не станем говорить об этом теперь, дорогая моя. Подобные вопросы следует обсуждать без посторонних.

— Ты чересчур опекаешь меня, Андрей! Это ни к чему доброму не приведет нас обоих!

Саша ко многому была готова, но только не к тому, чтоб оказаться невольным свидетелем скандала в благородном семействе. С любой точки зрения пора было прекратить эту сцену.

— Вера Александровна, — сказала Саша, и та тут же посмотрела на нее и улыбнулась ей. — Знаю, я не в том положении, чтобы просить. Но вы, возможно, прислушаетесь ко мне?

— Разумеется, Саша. Чего бы вы хотели?

— Мне нужно переговорить с Андреем Евгеньевичем. Наедине.

— Да, вы правы, — Вера поднялась. Она согласилась настолько легко, что, похоже, вся сцена для того и была затеяна. — Когда вы закончите беседу, мои люди отвезут вас туда, где вы станете жить. Завтра я не побеспокою вас, вам требуется отдохнуть. После введу в курс дела. Пока запомните: бояться вам здесь нечего. Андрей, доброй ночи.

Если бы Вера не повторяла поминутно, что бояться здесь нечего, Саша, верно, куда меньше боялась бы. Щербатов проводил сестру обеспокоенным взглядом и лишь потом посмотрел на Сашу, словно только что вспомнил о ее присутствии.

— Не ожидал, что мы начнем с этого, но я, похоже, должен быть вам благодарен, — сказал он. — Вы просто воспользовались поводом прекратить скандал или в самом деле нечто намерены сообщить мне?

— Второе, — Саша решила говорить сколь возможно коротко. — Пленка, которую я привезла. Ее должны уже проявить. Вам следует увидеть фотографии.

Щербатов на секунду нахмурился, словно пытаясь угадать, какая тут может быть ловушка. Потом пошел к двери:

— Я осведомлюсь.

Вернулся через минуту с карточками в руках. Саша не помнила, сколько тогда сделала снимков — видимо, пять. Сперва Щербатов намеревался просмотреть их стоя, но поняв, что на них, сел за круглый стол напротив Саши.

Пока он рассматривал фотографии, его лицо не менялось. После Щербатов поднял глаза на Сашу и спросил:

— Как это произошло?

Его голос стал глубже и мягче, и Саша поняла, что это не допрос пленного, а вопрос одного человека другому. Князев был другом им обоим, пусть и в разное время. Никакой военной тайны в этом уже не было в любом случае.

— Он остался прикрывать отступление, — сказала Саша. — Вызвал огонь на себя, чтоб наши товарищи смогли отойти.

Они минуту помолчали. Саша мучительно пыталась понять, что же происходит с Щербатовым. Кажется, он реагировал на нее не сильнее, чем на какого-нибудь случайного человека. Связь, которая между ними существовала — Саша теперь не могла найти хотя бы ее след. Как она делала это прежде? Кажется, все это было какой-то выдумкой, самовнушением.

— Вы убедили меня, что Князев действительно мертв, — спокойно сказал Щербатов. Если смерть друга и вызвала у него какие-то чувства, прорваться им наружу он не позволил. — Сами фотографии можно отретушировать, но только не пленку. Теперь вы расскажете, с какой целью это делаете?

Саша коротко вздохнула, заставила себя ответить спокойно и деловито:

— Дети Князева. Они вам больше не нужны. Рычагом воздействия на Антонова они быть не могут, это, полагаю, вы прекрасно понимаете. Их полезность исчерпана. Теперь вы можете их отпустить.

— Отпустить? О чем вы говорите, Саша? Я вас не понимаю.

Похоже, это было сказано искренне. Саша растерялась.

— Отпустить заложников. Что тут неясного?

Щербатов посмотрел на нее задумчиво:

— Саша, вы всё неправильно понимаете. Здесь нет никаких заложников, и никогда не было. Эти дети остались сиротами. Их мать умерла до того, как мы успели разыскать их. Туберкулез. Они жили в нищете, из милости у чужих людей. Что бы ни делал их отец, они никоим образом не в ответе за это. Мой долг — взять детей покойного друга на воспитание. Они живут в прекрасных условиях, получают образование, перед ними будут открыты все пути в жизни. Вы всерьез полагаете, что я выставлю их на улицу, превращу в беспризорников?

Он посмотрел на Сашу выжидающе, но она не нашла, что ответить. Взгляд ее заметался по комнате, но ни россыпь мозаики под потолком, ни мягкий пушистый снег за круглым окном не подсказали ей ничего.

— Вы неглупы, Саша. Я ни минуты не верю, будто вы действительно думали, что этим детям что-то угрожает.

Саша пожала плечами:

— А отчего мне так не думать? Я, знаете ли, приехала с Тамбовщины. Там люди, и дети тоже, замерзают насмерть за колючей проволокой, потому что комендатура жалеет для заложников дров. Мне не надо думать, способны ли вы на убийство детей. Я это знаю доподлинно.

— Это все происходит, потому что вы не даете утихнуть гражданской войне! Для того, чтоб положить ей конец,