Надев ватник, наборщик взял приготовленную для него коптилку и вместе с Ниной прошел в нежилую половину дома. Здесь он нащупал знакомую половицу, приподнял ее и скрылся с Ниной в подполе. В дальнем углу Соколов разгреб солому. Показались доски. Соколов открыл люк и по лесенке спустился еще глубже, в погреб. Нина опустила крышку люка, набросала на нее солому.

…А Катя все писала. Четким почерком она выводила призывные слова, звучавшие в те дни набатным колоколом: «Дорогие товарищи и друзья! В тяжелый час, когда враг рвется к сердцу страны — Москве, каждый из нас должен принять участие в борьбе с гитлеровскими захватчиками. Пусть каждого благословит Родина-мать на подвиг. В эти горячие дни суть человека определяется тем, как он помогает оборонять нашу подмосковную землю, нашу дорогую Родину».

Жуков перечитывал написанное, вычеркивал, вписывал между строчек.

— Гитлеровцы на этой неделе зачастили в Шапкино, — проговорил Зайцев, все время стоявший у окна.

— У тебя охрана надежная, бояться нечего. А в случае чего, лес рядом.

Скрипевшая пером Катя насторожилась. Жуков встал из-за стола, подошел к Зайцеву и заговорил шепотом:

— Скоро Куприянов должен вернуться из Москвы. Принесет «Правду» с докладом о двадцать четвертой годовщине Октября. Перепечатаем, и тогда в лес. Землянка под типографию уже готова.

— А корректор и охрана куда? — спросила Катя, слушавшая разговор отца с Жуковым. — Расчет дадите?

— Посмотрим, — неопределенно сказал Жуков.

— Чего же смотреть? Куда отец, туда и мы. С вами в лес пойдем, — решительно сказала Катя.

Под утро Жуков с тяжелым заплечным мешком отправился в отряд Назарова. А девушки пошли разносить свежие листовки по явочным квартирам.

И долго еще в доме Зайцева работала партизанская типография. Емельян Зайцев скрывал у себя печатную машину, шрифты, бумагу. Комсомолки Надя, Катя, Дуся и Нина бдительно охраняли «печатный двор» партизан. Оттуда подпольная печать разными путями попадала к населению.

14

Приближалась двадцать четвертая годовщина Великого Октября. Гитлеровская пропаганда трубила на всех перекрестках о падении Москвы и Ленинграда, о готовящемся параде фашистских войск на Красной площади.

Коммунисты, руководители партизанского движения, придавали большое значение борьбе против фашистской пропаганды. Лучшим разведчикам, которые к тому времени уже выявились в отрядах, наряду с их прямыми обязанностями по разведке часто поручалось распространение листовок.

…Как только начал заниматься хмурый осенний рассвет, командир отряда Иван Николаевич Назаров вызвал комсомольцев Толю Шумова, Володю Колядова и Юру Сухнева, передал каждому по свертку листовок, объяснил, где и кому передать. Потом Иван Николаевич сказал Шумову:

— А ты, Толя, после выполнения задания пойдешь в отряд Проскунина. Знаешь Василия Федоровича?

— Как же, он в райкоме работал. Я к матери часто заходил.

— Ну так вот, — вздохнув, продолжал Назаров. — Тебя переводят к нему, понимаешь?.. Там нужен разведчик. Проскунин вот здесь. — Командир показал на карте хутор Горбово на границе с Ново-Петровским районом. Пропуск — «Огонек».

Перевод в другой отряд был для Шумова неожиданным. Он был рад этому, потому что в отряде Проскунина была его мать. И не хотелось расставаться с друзьями — Володей и Юрой.

Назаров, сняв очки, протирал их носовым платком. Проговорил тихо:

— Ничего, Толя. У Проскунина люди хорошие…

Вскоре три приятеля — Шумов, Колядов и Сухнев — вышли из расположения отряда. На опушке леса они крепко пожали друг другу руки и зашагали в разные стороны.

Путь Шумова проходил мимо Щербинок. Река Руза. Плотина. Вокруг ни души. Холодный дождь перемежался сырым, липким снегом. Толя смело ступил на мостик. Шаги гулко зазвучали на тонких досках настила. И тут из-под старой ветлы на противоположном берегу вышел часовой, скрывавшийся там от непогоды. В каске, с автоматом наперевес, он тоже взошел на мостик. Оставалось одно — идти вперед. И Толя пошел. Они встретились как раз на середине. Слева — остатки перил. Внизу — черная ледяная вода омута.

Плюгавый солдатик в легонькой, мышиного цвета шинелишке правой рукой держал автомат наготове, левой принялся ощупывать карманы разведчика. Перочинный ножичек, нераспечатанная полосатая пачка «Норда» исчезли в карманах немца. Потом он сдернул с Толи шерстяной шарф, жестом приказал идти к берегу.

«Теперь, кажется, все, — подумал Толя. — Найдут листовки в сапоге. Все…»

Мысль билась лихорадочно. На берегу из-под автомата не уйти. Лучше уж вместе с фашистом в омут. Толя плавал хорошо, может, удастся выбраться.

Немец взял автомат на изготовку, хотел пропустить Толю вперед. Последняя возможность. И Толя решился. Поравнявшись с солдатом, он с силой толкнул его плечом, сам упал на край узких лав. Какие-то секунды Толя висел над водой, вцепившись обеими руками в стойку от сломанных перил. С трудом подтянулся. По омуту расходились круги…

Перемахнув овражек, Толя бежал по зарослям малинника и сухой крапивы. Сзади было тихо: гитлеровец или не выплыл, или утопил автомат. Толя остановился, перевел дух. Гулко стучало сердце, ноги дрожали. Он огляделся. Надо было заворачивать вправо, в лес.

В небольшой деревушке, неподалеку от реки Рузы, немцев не было. Четвертый дом от края — явочная квартира, о которой говорил Назаров. Толя постучался в низенькое оконце. Незнакомый высокий мужчина вышел на крыльцо, окинул взглядом паренька.

— Что надо?

— Спичек не найдется? — спросил Толя и полез в карман за папиросами.

Нераспечатанная пачка «Норда» была паролем, и, вспомнив, что ее нет, Толя развел руками, зардевшись, как девушка.

— Вот история, забыл… Папиросы немец отобрал. «Норд». Нераспечатанные.

Мужчина (это был Григорий Николаевич Самойлов) еще раз оглядел паренька, улыбнулся:

— Ладно, так или не так, идем в избу.

Толя передал листовки. Подпольщик засиял:

— Ну, молодец! В точку попал! Прямо-таки яичко к светлому дню. Встретим праздник, как надо!

Подбросив на руке сверток, словно взвешивая его, Самойлов добавил:

— Эти посылки мы «бомбой Жукова» зовем. Да, да, Жукова, Павла Васильевича, редактора.

Шумов собрался уходить.

— Э, нет, так не годится! — воскликнул хозяин. Он вынул из стола краюшку хлеба, откуда-то принес большой кусок сала.

— Вот. Так или не так, поешь в дороге. (У Самойлова была привычка чуть ли не к каждой фразе добавлять «так или не так».)

Рассказав, как лучше идти, в каких селах фашисты и где их нет, Самойлов крепко пожал разведчику руку:

— В добрый путь!

И путь действительно оказался добрым.

Вообще в тот день Толе чертовски везло. Искупал фашиста, вовремя доставил листовки — это уже удача. Но разведчика ожидал еще не один сюрприз.

Перейдя Рузу вброд, Толя направился в отряд Проскунина. Он неторопливо шагал краем лесной просеки, идущей параллельно тракту. Перед вечером стало морозить. Дорога окрепла, идти стало легче.

«Скоро зима, —