"Уж не туда ли теперь повезли безруких красавиц?

Зачем?

Впрочем, есть вещи, о которых невозможно догадываться, — их надо знать.

Увы, в моем разгоряченном мозгу ничего не вырисовывалось, хоть убей.

«Ну ладно, и на том спасибо», — подумала я, поглаживая в кармане пальцами бархатный мешочек.

Признаться, я уже начала изнывать от голода и неизвестности.

Нет, ну какие свиньи!

Держат меня весь день в заточении и хотя бы для приличия предложили чашечку кофе и один, пусть даже и маленький, бутерброд.

Вот мастера-кудесники!

Сами-то там небось сидят и обжираются!

— Есть хочу! — сказала я громко.

Но на мой клич никто не отозвался.

— Эй, я хочу есть!

Снова никакого ответа.

Неужели Кузнец прекратил свое неусыпное наблюдение?

Или в очередной раз сработала знаменитая теория подлости: когда надо — никто тебя не увидит и не услышит.

Можно было бы теперь пошарить вокруг, рассмотреть экспонаты, примерить, что хочется — но теперь необходимости в этом не было.

Мне и так было все приблизительно ясно. Оставалось ждать, просто ждать.

Вечер встречи номер два с моим школьным другом Сергеем Конищевым прошел в форме короткого анекдота. Начать с того, что Конищев снова был пьян, от него издалека разило спиртом, и он еле держался на ногах.

Снова не выдержал!

Вот за что я всегда не любила своего кавалера школьных лет — это за непостоянство и отсутствие воли. Всегда это было так: то любит, то не любит, то учится на «отлично», то тут же скатывается на двойки.

В общем — то взлет, то посадка!

И за годы взрослой жизни, которую мы ожидали с таким нетерпением, ничего в нем не изменилось.

Кавказец, который изо всех сил удерживал Конищева в вертикальном положении, еле сдерживал отвращение и старался глядеть в другую сторону Кузнец поддерживал Конищева с другой стороны.

— Лиля! Ты здесь? — вскричал Сергей пьяным голосом. — Лилечка моя! Мне как сказали…

— Здесь! — отозвалась я и встала навстречу своему «прекрасному прошлому».

Лицо у Конищева, когда он увидел меня, сделалось прямо-таки совсем идиотским.

Во-первых, оно и так было белее алебастра и гипса, которого вокруг имелось в избытке — наверное, по дороге сюда он вообразил самые страшные картины того, что могло произойти с его возлюбленной, вроде сцен группового изнасилования.

Во-вторых, при виде меня его лицо как-то неестественно вытянулось и приобрело вовсе форму огурца, которым он наверняка недавно закусывал.

Кажется, Сергей никак не мог врубиться в ситуацию и сообразить, что к чему.

Вот размазня!

— Иванова… — проговорил он растерянно, и выражение лица его сначала сделалось примерно таким же, каким было вчера, когда он открыл передо мной дверь. — Ой, снова Иванова… Привет! А ты чего тут делаешь?

И он полез ко мне с пьяными объятиями. Я внимательно наблюдала за поведением моего друга, поскольку видела, что не менее пристально за его реакцией наблюдают сейчас еще две пары глаз.

— Ну, Иванова, — сказала я твердо. — Да, Лиля Иванова, а что? Не ожидал, что встретимся?

— Лиля? Как — Лилечка? Не ожидал… — промямлил Конищев и растерянно оглянулся вокруг.

Он смотрел на меня, пытаясь что-то сообразить, и я боялась, что сейчас он начнет задавать какие-нибудь дурацкие вопросы.

От его пьяного лепета в прямом смысле слова теперь зависела моя жизнь.

— Ой, мне, наверное, надо поспать, — пробормотал он, чувствуя вокруг себя поле повышенного напряжения. — Можно я посижу в этом кресле?

— Стоять! — закричала я. — Хватит валять дурака! Ты привез деньги? Мы здесь договорились, что ты за меня заплатишь, а то я тут насовсем жить останусь.

— Иванова, ты чего кричишь? — попытался сопротивляться Конищев. — Кажется, мы с тобой уже — того… Точнее — не того.

— Ладно, говори, ты показывал этой девке свой скрамасакс? — перешел к допросу Кузнец. — Значит, ты ее действительно знаешь? Твоя девка?

— Ну, не то чтобы — моя. Теперь даже и не моя… — пробормотал Конищев, но, наткнувшись на мое свирепое лицо, начал что-то вспоминать об общем деле и вовсе запнулся. — Ну, показывал как-то… И что с того?

— Нечистый на руку женщина — это сильно нехорошо, — снова вставил свою реплику «восточный мудрец». — Зачем такой красивый девушка ворует?

— А мне так — ндравится! Если ндравится, то что? — ответила я точно так же, как говорила когда-то Светка Линькова на родительском собрании, когда ее стыдили за воровство и спрашивали о причинах, которые толкают девочку из хорошей семьи на такие некрасивые поступки.

Ндравилось ей — и все тут!

Кузнец принялся было задавать и другие вопросы по делу, но Конищева еще больше развезло, и он теперь только пьяно, бессмысленно улыбался.

— Ладно — гони тысячу баксов, и я ее тебе отдам, только чтобы больше сюда не совались. Ни она, ни ты… — наконец не выдержал Кузнец. — Ты мне с первого раза, еще тогда не понравился. Учти — чтобы духу твоего здесь не было вместе со своей Лилей!

— С Лилей… — мечтательным эхом повторил Конищев, но больше ничего прибавлять не стал.

Было уже темно, когда мы с Конищевым потопали по направлению к деревне по тропке между камышей.

Сергей все время качался, шатался, спотыкался, и мне постоянно приходилось его поддерживать, чтобы он не рухнул лицом в воду Мне все еще не верилось, что удалось отделаться — пусть даже и не очень легким — испугом.

Но все же по-настоящему я вздохнула с облегчением лишь тогда, когда заметила свою машину, которая одиноко стояла в темноте возле камышинского продуктового магазина.

— Иванова, это твоя? — спросил Конищев, опираясь на капот.

— Мы эту тему уже несколько раз обсуждали.

— Правда, что ли?

— Ты лучше скажи, где взял деньги? — спросила я Сергея, запихивая его на заднее сиденье.

— Никола дал, — пробормотал Конищев. — Я как раз за товаром должен был ехать, а тут ко мне приходит этот самый, с черными усами. Говорит, собирайся, бери деньги, девушку выручать надо. А я уже того — немного не того…

— Ясно. А у тебя еще сколько-нибудь осталось?

— Ну есть рублей двести. А что?

— Есть хочу, умираю. Сейчас остановимся возле первого же кафе, и я поем, пока ты тут поспишь.

По дороге я включила в машине радио и не могла удержаться, чтобы не начать подпевать в такт какой-то зарубежной ритмичной музыке.