Словом, Багульник вызвал Подсолнуха (это был Мазуров), потом Тюльпана (это, соответственно, Сабитов) и обоим передал один и тот же приказ: выход групп отложить до особого распоряжения. Вряд ли они удивились – на войне случаются самые неожиданные изменения ситуации. А вопросов начальству не задают – ему с горы виднее, на то оно и начальство…

Никаких приказов я этим не нарушал – комдив оставил срок выхода групп на мое усмотрение, лишь бы они вышли непременно сегодня, до двадцати четырех ноль-ноль. Но потом, попивая принесенный Линдой крепкий кофеек, я прекрасно отдавал себе отчет, что мой приказ – полумера. Выход групп я всего-навсего отсрочил, но его, кровь из носу, следовало провести сегодня. А в лесу засела какая-то непонятная и крайне опасная сволочь, с которой, опять-таки кровь из носу, надлежало что-то делать, чтобы не сорвать задание и не лишиться разведчиков…

Что? Самым простым, легким и лучшим выходом было бы поднять мой разведбат по боевой тревоге и прочесать лес частой гребенкой. Моим ребятам это было бы не впервой, да и времени заняло бы немного, учитывая скромные размеры лесного массива. Но тут неминуемо вставал вопрос: под каким соусом это преподнести штабу дивизии и комдиву, без санкции которого такая самодеятельность отдельно взятого майора-комбата (пусть и не простого комбата) просто невозможна?

Обнаружение в лесу окруженцев следовало как-то убедительно замотивировать, чтобы наверху это приняли за чистую монету. Сослаться на способности Линды я, понятное дело, ни за что не мог. Крестик, отклонявшийся над картой, увиденные Линдой мертвецы в маскхалатах, идущие печальной чередой… Не поверили бы. Конечно, после того случая в Полесье и комдив, и начальник дивизионного Смерша полковник Радаев убедились, что не все на свете имеет насквозь материалистическое объяснение, но сработает ли это на сей раз? Не привлекать же в свидетели тройку разведчиков во главе с Колькой-Жиганом и Кузьменка? Вилами на воде писано, что из всего этого выйдет…

Но и сидеть сложа руки никак нельзя. Печка, от которой следует танцевать, прекрасно известна: окруженцев в самые сжатые сроки должны обнаружить, причем так, чтобы это выглядело убедительно и подозрений у начальства, что дело не чисто, не вызвало ни малейших. Следует это замаскировать под какое-нибудь житейское дело. Учесть прошлые примеры… но вряд ли они годятся. Солдат в те места на лесозаготовку не отправишь – во-первых, в городке хватает и угля, и брикетов наподобие тех, что мы нашли в доме доктора. Во-вторых, эти чертовы окруженцы ховаются в самой чащобе, посередке полосы леса, в местах, где лесозаготовок не ведут – машины туда не проедут, а на себе таскать дрова – слишком хлопотно. Ничего в голову не приходит, хоть ты тресни. А время бежит, того и гляди, начнут звонить из штаба дивизии, интересоваться, как у меня обстоит с разведпоиском.

Мотивировать надо внезапно возникшую у меня необходимость прочесать лес, и железно мотивировать. Мне же перед тем, как устроить «гребенку» по всем правилам, предварительно надо будет непременно доложить в штаб дивизии и рассказать, какие у меня появились вдруг убедительные основания…

Грибники на окруженцев наткнулись? И благонамеренно донесли в комендатуру? Вовсе уж бред. Немцы по грибы не ходят, хотя здесь, в лесных районах, черт их знает. А главное – сейчас, в апреле, грибам категорически не сезон. Скорее уж бегемота можно встретить. А что? Была парочка случаев, когда после ожесточенного, с артиллерией и авиацией штурма немецких больших городов разнообразное зверье вырвалось из клеток и вольеров и разбежалось куда глаза глядят. Вася Тычко до сих пор вспоминает, как на него однажды совершенно ополоумевший носорог выскочил и растоптал бы, не заметив даже, не прижмись Вася к стеночке…

Влюбленная пара, искавшая уединения вдали от любопытных глаз? Или из той же оперы, но чуточку по другому сценарию – парочка, взаимно нарушавшая супружескую верность? Для, так сказать, предосудительной личной жизни здесь условия совершенно неподходящие, если нет места для встреч под крышей. Такой городок – кое в чем полное подобие моей родной деревни: на одном конце чихнешь, на другом скажут: «Будьте здоровы!»

Нет, это тоже отпадает. Кто-то особо въедливый может подумать: а с чего это эти прелюбодеи забрались в самую чащобу, да еще так далеко от города? Ну, я, конечно, не стал бы подыскивать «свидетелей», сказал бы, что сообщили и смылись от греха подальше, не назвавшись и адреса не оставив. Но все равно, вопрос такой может возникнуть, и заподозрят, что я что-то кручу…

Наши патрули на окраине городка (а они там регулярно ходят) увидели на опушке прятавшихся в лесу немцев и подняли тревогу? Вот это гораздо более жизненно… и связано с нешуточными сложностями. Ну, предположим, я сумею им втолковать, что именно это, то есть немцев-окруженцев, они и видели. Где гарантия, что не пойдут разговоры, не докатятся до начальства, а то и до Смерша? Где гарантия, что один из этих патрулей не осведомляет потихонечку Смерш о том и о сем? Отпадает. Есть несколько человек, в которых я был совершенно уверен, что словечка лишнего не обронят, – Сабитов, Кузьменок, еще парочка ребят из разведвзвода, Кузьмич с Васей. Но тут обязательно встанет другой вопрос: а с какой это стати я отправил в простые патрули командира разведвзвода и его ребят, своего ординарца и шофера? Людей, которые ни в караулы, ни в патрули никогда не ходят, не предусмотрено такое их служебными обязанностями? И снова я горю, как швед под Полтавой…

Хорошо еще, никто не отвлекал – ни звонки, ни посетители. Вот я и сидел, уперев локти в стол, сжав ладонями голову, казавшуюся мне сейчас непроходимо тупой, и лихорадочно искал выход, перебирая все варианты, какие только приходили на взбудораженный поджимавшим временем ум.

И ведь нашел! Беспроигрышный, железный, не способный возбудить ни у кого ни малейших подозрений!

Ситуация рисовалась следующая. Шагал это я мирно по улице по очередным служебным надобностям, и вдруг высунулся из-за угла пожилой лысый немчик, стал делать таинственные знаки, манить в тихий переулочек. Я пошел без страха – переулок был безлюдный, засаде, сразу видно, укрыться совершенно негде, а с этим шпендиком я в случае чего и без пистолета справлюсь, одним ядреным сибирским кулаком.

И немчик, поминутно боязливо озираясь, чуть ли не шепотом стал рассказывать. Я его, ручаться можно, видел впервые в жизни, но он откуда-то уже знал, что я – «герр комендант» (ну, может, показал кто). А посему он, как обыватель, полностью лояльный новым властям, и считает своим гражданским долгом сообщить именно герру коменданту об имеющем место явном нарушении порядка. Пресловутого немецкого орднунга.

Он, изволите ли видеть, живет на самой окраине городка, в крайнем домике, почти у самого леса. И не далее как час назад собственными глазами видел, как, укрываясь за крайними деревьями на опушке, человек десять немецких солдат наблюдали за городком, один даже в бинокль. В мундирах он не разбирается, он вообще с молодых лет не военнообязанный по… (тут он употребил какой-то заковыристый термин, которого я не понял), но ручается, что это были именно солдаты, уж повидать-то он солдат повидал. Все вооружены, кто с винтовкой, кто с автоматом.