Так вот, все (в том числе и Серега Чугунцов, любивший чуток прихвастнуть волчьим чутьем и соколиным взором), как прямо следовало из реплик некоторых (порой откровенно завистливых), принимали ее кто за хозяйку дома, кто за хозяйскую дочку, по каким-то своим причинам не пустившуюся в неизвестность следом за родителями. Хватало, конечно, ухарских подмигиваний и фразочек вроде: «Ну и хозяйка у тебя, Федя, мне б такую…» – но этим дело и ограничивалось. Я рассказывал уже: на такое смотрели сквозь пальцы, если у кого-то и возникали стойкие подозрения касаемо отношений между постояльцем и хозяйкой, никто не собирался учинять проверку среди ночи и выяснять доподлинно, в разных комнатах они проводят ночи или в одной. Проходило по разряду «Война все спишет».

Пятерка разведчиков, прекрасно видевших, как оно было на самом деле, помалкивала (даже Жиган при всех своих недостатках в сплетниках никогда не числился, а уж Кузьменка партизанская жизнь отучила напрочь балабонить языком). Кроме них, непременно еще не один человек видел, как я усаживал ее в машину, но тоже явно оказались не из трепачей. А судя по тому, что никто из смершевцев мне ни разу не задал скользких вопросов, среди свидетелей не оказалось их, культурно говоря, доверенных лиц (а таковые в любой части имелись, любой, кто не новичок в армии, это прекрасно знал). Так что я помаленьку успокоился и уже не тревожился, что неприглядная для меня правдочка выплывет на свет божий. Особенно меня порадовал Вася Тычко, рассказавший с ухмылочкой: когда Линда шла с мессы, к ней, он самолично видел, стали липнуть два персонажа из разведвзвода (из категории записных военно-полевых ловеласов). Вели они себя вроде Жигана – за рукав не хватали и словесно не наглели. Вася все равно хотел их шугануть – уж они-то с Кузьмичом быстренько догадались, какие отношения нас связывают: в маленьком домике такое не скроешь, тем более от людей сообразительных, жизнь понимавших четко. Однако его опередил сержант Колымаев из первой роты, подошел и цыкнул: «Отвяжитесь, первые парни на деревне! Это ж майорова хозяюшка…» Ну, они и отвязались. Вот Колымаев как раз был большим любителем перемывать косточки ближним и дальним, в том числе с оглядочкой и начальству. Что он знал, то вскоре узнавал весь батальон.

Вот и ладненько, в данном случае мне его сплетни были только на руку: хозяюшка, и все тут. Однако Линду все равно следовало… легализовать, что ли. План у меня был уже проработан во всех деталях. И эти три дня как раз на него работали, чуть погодя поймете почему…

Наступил День Четвертый – оба эти слова я по достаточно веским соображениям написал бы с большой буквы, потом вы, быть может, со мной согласитесь. Отнюдь не потому, что это был день, когда мне согласно приказу комдива следовало отправить к немцам две разведгруппы…

Само по себе дело было давно знакомое, привычное. Тем более что в этот раз все обстояло легче обычного: группы предстояло отправить не через боевые порядки немцев, а, так сказать, в обход.

Но давайте по порядку. География места действия выглядела следующим образом. Если встать спиной к городку, слева простиралась обширная равнина, на которой и окопались два наших стрелковых полка с артполком. Справа – не такие уж высокие, но крутые скальные отроги, куда мог забраться только альпинист с соответствующим снаряжением. К отрогам примыкала узкая, но длинная полоса леса, натуральной чащобы, начинавшаяся почти от самого городка и тянувшаяся километров на пятнадцать при ширине от полутора километров до двух. Карты этого леса у меня были подробные, крупномасштабные – пять сантиметров на километр. Я их реквизировал в местном лесничестве, когда получил приказ отправить разведку. У лесников, где бы ни происходило дело, всегда найдутся такие подробные карты.

Диспозиция была такова. Километрах в десяти от городка пролегала и упиралась в лес наша линия обороны – и примерно в полукилометре немецкая. Так что где-то четыре с половиной километра чащобы находились уже в немецком тылу. Идти разведчикам такой дорогой гораздо легче, чем, как обычно и бывало, пробираться через немецкий передний край.

Окопов в таком лесу, конечно, не выкопаешь, но заслон там разместили, стрелковую роту с двумя станкачами. Немцы представали законченными идиотами только в «Боевых киносборниках» и кинокомедии «Антоша Рыбкин» (которую солдаты частенько смотреть отказывались, требуя «Волгу-Волгу», «Веселых ребят» или другую комедию мирного времени). В жизни это были умные и хитрые сволочи, которые к тому же воевали шестой год и приобрели изрядный опыт в этом невеселом ремесле. Наверняка они и у себя разместили заслон наподобие нашего и наверняка прекрасно понимали, что через этот лес крайне удобно посылать разведгруппы и нам и им.

Однако нельзя сказать, что мысль о немецком заслоне меня особенно беспокоила: в конце концов немецкий передний край – гораздо более сложная и опасная полоса препятствий, а ребята и у Мазурова, и у Сабитова дело знают, и новичков среди них нет (Мазуров со своей четверкой уходил в глубокий поиск, а тройка сабитовских – как обычно, в ближний).

Процедура давно была отработана, хотя на этот раз идти разведчикам предстояло не через немецкий передний край, ее следовало соблюсти. Поэтому я с утра первым делом поехал на передок посовещаться с пехотными и артиллерийскими командирами, чтобы при необходимости обеспечили огневое прикрытие. Совещание прошло как нельзя лучше – и для пехотинцев, и для артиллеристов дело тоже было давно знакомое, не одну собаку на нем съели. Оставалось вызвать Мазурова с Сабитовым, поставить задачу, посидеть над картой. Что я, вернувшись «домой», и сделал. Да еще попросил Линду сделать нам кофейку. Она исправно принесла – на докторском подносе, в докторском кофейнике, с тремя докторскими чашками (докторской посудой и прочим она пользовалась без малейшего внутреннего сопротивления – ну, офицерская дочка, должна была понимать разницу между мародерством и брошенными жильцами домами, ставшими временным пристанищем для таких, как мы).

Старшие лейтенанты на нее чуточку отреагировали – но оказались деликатными и во все глаза не пялились. Судя по их лицам, в разговоры о «хозяюшке» они поверили полностью.

Над картой сидели недолго – все были люди понимающие, а конкретной цели не было поставлено: оглядеться как следует, одним – у самой передовой, другим – в тылу поглубже, по возможности взять языка, и уж постараться не повара. Выход я им назначил через час пятнадцать – в светлое время осмотрятся в лесу, а с темнотой выйдут – мои, конечно, раньше, а мазуровские пройдут лес до конца и окажутся в немецком тылу.

Я пошел их провожать. Немцев-ходатаев, слава богу, в приемной доктора пока что не имелось, но ведь явятся, куда ж без них…

В маленьком вестибюле навстречу попалась Линда – шла куда-то с метелкой из перьев наводить чистоту.

И вот тут случилось нечто предельно странное. Она попятилась, да что там, шарахнулась к стене, прижалась к ней, выронив метелку, белая, как полотно, губы дрожали, и в глазах стоял самый натуральный страх. Меня, шагавшего сбоку, это вроде бы не касалось, все ее внимание было обращено на Мазурова с Сабитовым, это на них она таращилась с неподдельным ужасом.

Мазуров нашелся первым, поднял брови, усмехнулся: