Торчали они там с четверть часа, похоже, о чем-то спорили. Вид у них был самый предосудительный – мундиры грязные, сапоги нечищеные, половина без головных уборов, все несколько дней небриты. Потом справа, вдали, показался советский патруль, немцы проворно убрались в чащу и больше не появлялись. Будучи (как он чуть ли не через слово повторял) абсолютно лояльным к новой власти, он старательно читает вывешенные ею приказы. В том числе и тот, где отсиживавшимся в лесу немецким солдатам предписывалось оттуда выходить в ближайший населенный пункт и сдаваться (гуманное обращение гарантировалось). Таким образом, означенные солдаты злостно нарушают приказ военной администрации, о чем он, лояльный гражданин, считает своим долгом герру коменданту донести. И, точно так же боязливо оглядываясь, заспешил прочь, скрылся за углом…

Вот это была железная мотивировка, без дураков. Похожих случаев, когда такие вот «лояльные обыватели» наперегонки рысили в наши комендатуры с доносами, было не перечесть. Не знаю, как у них с этим обстояло при кайзере, но за двенадцать лет мягкой и ненавязчивой опеки гестапо их этому нехитрому ремеслу хорошо обучило – стучали, как барабаны. Иногда такие доносы яйца выеденного не стоили – ну кому интересно, что у соседа сын состоял в гитлерюгенде? Туда с определенного возраста всех загоняли… Иногда выходила и польза: в том городке, где расположился Смерш, сосед заложил местного уполномоченного гестапо, отчего-то не успевшего сбежать. Форму и документы закопал в подвале («а вдруг наши вернулись бы?» – разводил он потом руками) и решил, что все обойдется.

(Правда, Серега Чугунцов потом рассказывал с ухмылочкой, что антифашизмом тут и не пахло. Просто-напросто тот гестаповец, сука гладкая, прямо-таки липнул к молодой дочке соседа. Она его видеть не могла, а он лез и лез, да еще открытым текстом обещал: если будет ломаться, устроит крупные неприятности по своей линии и ей самой, и родителям. Ну, когда наши заняли городок, папаша девушки возрадовался и галопом помчался сводить счеты с кровавым прислужником нацистов.)

Одним словом, мотивировка железная, санкцию на прочесывание мне дали бы, не раздумывая. Пусть их там ховаются всего десять (хотя, учитывая обстоятельства, был уверен, что их больше), десяток вооруженных фрицев в нашем, собственно говоря, тылу – это есть большой непорядок. Ради этого стоит и батальон поднять, чтобы окончательно прояснить, как там обстоит с лесом и кто там ховается в нарушение приказа советского военного командования. И когда выяснится, что немцы там есть (а они там есть, я не сомневался!), никто не даст себе труда искать этого выдуманного мною «лояльного обывателя» – а зачем, собственно? Почетную грамоту ему давать за содействие советской военной администрации? Так не существует в природе таких грамот. Кстати, тому, кто выдал гестаповца, смершевцы от щедрот славянских дали коробку немецких сигарет «Юно» – он и этому был рад. Ну а «мой» немец, будучи персонажем насквозь вымышленным, и без сигарет обойдется…

Так что всю мою меланхолию и унизительное ощущение злого бессилия в одночасье как рукой сняло. Оставались чисто технические вопросы – подшлифовать немного мою «легенду», добавить в темпе мелких, но убедительных деталек и со спокойной душой вызывать Гладиолус – то есть подполковника Можарова, который в штабе дивизии курировал разведку. И был сейчас, согласно субординации, моим непосредственным начальником (учитывая, что я оставался начальником дивизионной разведки, пусть и временно).

И тут, как в известном детском стишке Корнея Чуковского, у меня зазвонил телефон.

Звонил именно что Гладиолус. Чтобы передать мне приказ комдива, который мне следовало принять к немедленному исполнению. Хорошо, что он не видел моего лица, когда я этот приказ слушал…

Поднять батальон по боевой тревоге, собственно, не весь – только стрелковые роты, пулеметчиков, разведвзвод и саперный взвод. Остальные подразделения оставить в местах дислокации. Весь поднятый по тревоге личный состав и станковые пулеметы погрузить на машины, быть готовыми к немедленному выезду. Имеющуюся в моем распоряжении бронетехнику использовать по обстановке, но экипажам все же занять места в машинах. Передо мной ставится задача – тщательно прочесать весь «наш» участок леса. Детали и подробности сообщит уполномоченный Смерша, который ко мне уже выехал. Операцию разработаете совместно в самые сжатые сроки. («Не бог весть какой сложности операция, так что справитесь быстро», – сказал Гладиолус.) И в завершение подполковник добавил: есть все основания считать, что в лесу скрываются немцы-окруженцы в неизвестном количестве. Всё. Конец связи.

Действовать следовало в темпе. И я занялся привычным делом: вызвал полдюжины разнообразных «цветочков», от отечественных до экзотических иностранных, отдал должные приказы – стрелковые и пулеметную роты, а также бронедивизион в боевую готовность, саперов тоже, личный состав посадить в машины, водителей в бронетехнику, погрузить станкачи и цинки, на всякий случай привести в готовность и санитарную летучку, командирам подразделений быть готовыми по первому сигналу прибыть ко мне на совещание (что, учитывая невеликие размеры городишки, заняло бы от силы пару минут).

А потом, в ожидании смершевца, образовалось свободное, никакими служебными делами не занятое время, и я задумался: каким образом они там у себя, в Смерше, прознали о немцах в лесу? Уж безусловно, у них там не имелось таких знатких, как Линда (именно это наше старое сибирское словечко я про себя в ее отношении употреблял – и как-то рассказал ей, постаравшись подобрать более-менее подходящее по смыслу немецкое слово. Получилось, может быть, и чуть корявенько, но Линда приняла. Это от «колдуньи» она сердито открещивалась, между прочим, в точности как когда-то покойный дед Парамон и еще пара-тройка моих односельчан).

Поисковых групп смершевцы в лес не посылали – по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Вообще-то меня, как коменданта, должны были об этом поставить в известность, но Смерш во многих и многих отношениях вещь в себе. Никакой немец из леса не выходил и в плен не сдавался – уж о таком мне непременно сообщили бы.

Тогда? Оставалась одна-единственная версия: старательно конструируя и отлаживая «легенду» о «немце в переулочке», я, сам того не подозревая, угодил в яблочко. Немцы на опушке и в самом деле были, и заметивший их «лояльный горожанин» был и старательно просигнализировал, только попал этот сигнал не ко мне, а к смершевцам. Другого объяснения просто не находилось…

Минут через десять объявился уполномоченный Смерша – не кто иной, как Серега Чугунцов, как мне уже известно, ставший вчера заместителем полковника Радаева. Я по канонам армейской вежливости поздравил его с повышением. Он отмахнулся, без всякого наигрыша:

– А… Всякое повышение – лишние хлопоты и лишняя головная боль…

В чем я в глубине души был с ним полностью согласен. Вот он моментально поверил бы, расскажи я ему о крестике Линды и его поведении над картой – он участвовал в той истории в Полесье, наглядно убедившей иных записных материалистов: не все происходящее на нашей грешной земле можно объяснить с материалистических позиций. Но я, конечно, промолчал, решив послушать, с чем он приехал.