летучих мышей, а еще вылизывала покойников. В это верили не все, но факт остается фактом: когда Куки мочилась на герани, на клумбы потом было жалко смотреть. Будто пролетел ледяной ветер из Сибири. И Баттиста тоже, говоря иносказательно, «вылизывал покойников». Он говорил над усопшими заупокойную речь. Были те, которые уже при жизни хотели послушать о себе то, что о них скажет могильщик. Язык Баттисты, как говорится, был без костей, столько раз обожженный граппой и горячей полентой. Для умерших по-настоящему он не произносил свою речь во время похорон: человек высоких принципов и уважающий приличия, он не хотел смущать приходского священника. Баттиста Форколин говорил на следующий день, уже после того, как захоронение было залито цементом и на могильной плите были расставлены цветы. Специально пришедшие его послушать рассаживались между могил, и Баттиста громовым голосом начинал вещать. Доставалось всем: Пони, низкорослому мужичку, но с большими амбициями, Епископу – одному типу, который хотел всеми командовать, Резинке – он частенько стягивал трусы в людных местах, Обезьяне с острова Борнео – уродливой и грязной бабе, Шварценеггеру – качку с железными бицепсами, но без мозгов. Тем, которые объявляли себя верующими, но, по сути, были предателями, а также «клубу варикозных вен» – городскому сообществу пожилых людей. С ними у Баттисты Форколина были свои счеты, потому что они заставляли его работать больше, чем все остальные жители города, особенно зимой. Почему-то старики не умирают весной, когда воздух уже прогрелся, но температура еще приятно свежа. Они отдают богу душу или в невыносимую августовскую жару, когда работать на кладбище среди раскаленных камней – сплошное наказание, или зимой, когда от холода трескается кожа на руках. И ты только-только собрался плотно пообедать, ан нет: кто-нибудь из «клуба варикозных вен» уже взял билет на тот свет, и тебе приходится провожать его на кладбище под ледяным дождем или в таком тумане, что даже близкие родственники друг друга не узнают.

Но пуще стариков Баттиста Форколин ненавидел тех, кто наступает на ноги, вызывая гангрену, людей, которые не отвечают за свои поступки и, ничего не понимая в медицине, не умеют исправить собственные ошибки. И мой отец не выносил людей, которые не знали, что делают. Он попал в Албании в переделку и смог вернуться только потому, что ни шагу не двинулся с того места, где находился – в укрытии. Я тоже сходил к Баттисте и попросил его сказать свою речь обо мне. Он посмотрел на меня и ответил, что у него есть для меня кое-что подходящее: ты сбрендил, как кот, который потерял нюх. Ну, тут моя палка… да лучше уж я буду скрести.

27 августа. Четверг

Приказ комиссара полиции «всем быть на похоронах инженера» его подчиненные выполнили беспрекословно. Для прощального обряда семья Спеджорин выбрала необычное место – старинное аббатство в нескольких километрах от Чизонди-Вальмарино. Такой выбор наводил на мысль, что покойному есть в чем упрекнуть город, в котором он жил в последние годы, тогда как Конельяно, где инженер родился, больше не был для него домом.

Стуки и Ландрулли припарковались у старой прядильной фабрики, прекрасного образчика английской индустриальной архитектуры. Сейчас там находился дом престарелых, а еще библиотека, тоже своего рода приют. К церкви вела улица под названием «Рай». Это немного примирило полицейских с мыслью о предстоящем им тяжелом спектакле: похороны мало кому бывают приятны. Комиссар со Спрейфико сели на церковную скамью в последнем ряду и стали наблюдать за всеми присутствующими. Много важных лиц: предпринимателей и политиков. Инспектору Стуки пришла в голову мысль, что навязанное всем полицейским присутствие на похоронах никак не связано с расследованием убийства. Скорее всего, Леонарди захотел, чтобы его заметили.

Стуки заглянул в церковь, но решил не входить, а остановился в крытой галерее конца тринадцатого века, обрамляющей внутренний дворик аббатства. «Какая красота!» – невольно подумал инспектор. Чуть позже в составе прощального кортежа они доехали до кладбища в Конельяно, где покоились предки инженера Спеджорина. Его сынишка, стоявший перед открытой могилой, показался Стуки всего лишь отражением ребенка в глазах многострадального взрослого человека.

В своем кабинете в полицейском управлении комиссар Леонарди аккуратно раскладывал на письменном столе листы бумаги, на которых по привычке отмечал основные моменты расследования. Два крайних листа, первый с надписью «Бернарделли 69 год 76» и второй с результатами химического анализа дыма из печных труб цементного завода, находились слишком далеко друг от друга.

Агент Спрейфико рассказал комиссару, что Стуки достал свои корзины для бумаг. В первую инспектор складывал все вопросы, которые у него появлялись в процессе расследования. Как только находился ответ на какой-то вопрос, он переходил во вторую корзину. Леонарди заинтересовался таким методом и, никем не замеченный, пока Стуки еще не пришел, проскользнул в кабинет подчиненного и порылся в корзинах.

О многих вопросах, которые ставил перед собой инспектор, Леонарди уже рассуждал. Это была его работа, в конце концов. Но некоторые записи Стуки комиссару показались бессмысленными. Особенно одна из них: «Может быть, это самоубийство из-за любви?» Она, по всей видимости, относилась к суициду того типа, как его? Дезидерио Анчилотто 1944 года рождения. Какое это имело отношение к их делу? Допустим, что и у него был шестьдесят девятый Бернарделли семьдесят шестого года выпуска, но он никак не мог им воспользоваться для убийства инженера. В крайнем случае подарить или одолжить. Соответствующие вопросы нужно задавать тому, в чьи руки попало оружие. Кто знает, что означала пометка рядом с названием пистолета: «Тегеран 1958, Реза Пехлеви». Какое отношение имеет персидский шах к холмам «просекко»?

Стуки написал: «Почему Спеджорин закрывал на ключ туалетную комнату и ящики письменного стола?» «Да потому что он никому не доверял!» – воскликнул Леонарди. Комиссар очень внимательно осмотрел кабинет инженера и его персональную туалетную комнату. Спеджорин оказался чистюлей: ароматизированные салфетки, дезодорант и самое главное: у него на работе было установлено биде.

Письменный стол, на взгляд Леонарди, не содержал ничего важного. Были только документы, касающиеся завода: переписка с поставщиками, таблицы с расценками автотранспортных компаний, вырезки из газет, освещающие вопросы строительства и роста цен на цемент. Обширный обзор прессы о протестах защитников окружающей среды против цементных заводов по всей Италии. Одним словом, стол инженера.

Стуки даже задался вопросом, почему его убили в ночь, когда была гроза. Хороший полицейский сразу бы ответил на этот вопрос: так останется меньше следов. Но для Стуки это объяснение было недостаточным…

Леонарди стал постукивать указательными пальцами по столу, пытаясь встряхнуть и