Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя четыре с половиной недели после того, как я подал документы в ОВИР, отечественные службы разрешили мне покинуть пределы Советского Союза. Немецкие службы, не разобравшись, тоже поставили мне в паспорт все необходимые печати.
Спустя еще сутки я сказал аэрофлотовской кассирше, что хочу купить билет на ближайший рейс до Берлина.
Ближайший взлетал через четыре часа и приземлялся через шесть. Внутри его, приземлявшегося, сидел я.
8
Билет на рейс «Ленинград — Берлин» стоил ровно 124 рубля 60 копеек. Чтобы купить его, я продал некоторые особенно модные предметы гардероба.
Чтобы купить Детке подарок, продал некоторые оставшиеся… уже не такие модные, как предыдущие.
Ну и то, что больше месяца я отказывался заниматься коммерцией…
Когда я проскочил незаметный паспортно-таможенный контроль и убедился, что да… все верно… я в Берлине… то из наличных денег у меня имелась только ирландская монетка-сувенир в пять пенни.
Других денег не было. Даже советских рублей.
На мне были надеты старые черные джинсы, лакированные ботинки-«инспектор» с узором из дырочек на носке, растянутая кофта с капюшоном и белый плащ. Продать все эти чудеса в Ленинграде не удалось. Иначе посреди аэропорта «Шёнефельд» я стоял бы в трусах и босиком.
Перед вылетом я не успел позвонить Детке. Как добираться из аэропорта до ее дома, я не знал. Знал только адрес.
У девицы из «Information» был визгливый гестаповский голос. Одета девица была в отутюженную синюю пилотку, отутюженный китель с платочком в нагрудном кармане и отутюженную юбку.
— Расскажите, пожалуйста, как проехать до улицы Хохенцолерн-Дамм?
— Вам нужно пройти до станции У-Бан, купить билет до…
— Что такое У-Бан?
— Надземное метро.
— Надземное? Сколько стоит билет на ваше надземное метро?
— Я не знаю.
— Понимаете, у меня нет денег.
— Нет денег?
— Да. Совсем нет денег.
— И что?
— Вы не посоветуете мне какой-нибудь другой способ… чтобы не нужно было покупать билет, а?
— Таких способов не существует.
— Понимаете…
— Что вы от меня хотите?
— Я хочу…
— Вы приехали в другую страну, не имея денег?
— Да.
— И вы не говорите по-немецки?
— Не говорю. Совсем.
— Зачем вы сюда приехали?
— Понимаете, мне очень нужно на этот… Хохен… Помогите мне.
— Мне нечем вам помочь.
— Как лично вы добираетесь до работы? Тоже на У-Бане?
— Вы что, угрожаете мне?
— Я хочу узнать, нет ли другого способа добраться до города. Посоветуйте мне что-нибудь.
— Советую: пройдите вон к тому окошку и улетайте домой.
Было очень рано. Может быть, полседьмого утра. Местность вокруг аэропорта ничем не напоминала то, что показывали в иностранных кино. Широченное поле желтой осенней травы. Кучи земли.
Я дошел до стоянки автомобилей. Несколько немецких теток в дурацких юбках запихивали сумки в багажник. Я улыбнулся теткам и спросил, не говорят ли они по-английски. Тетки не говорили, но махнули рукой, чтобы я садился в машину, они подвезут.
Город, по которому мы ехали, выглядел как бесконечное Купчино. Тетки на пальцах объясняли, что нужно подождать, это еще Восточный Берлин, западные чудеса начнутся позже.
В одном месте за окном мелькнули колючая проволока и тюремного вида вышки.
— Это Стена? The Wall, да?
— Я! Я! Зе Уол!
В Западном Берлине тетки высадили меня из машины. Дальше я ехал на метро. Оно было грязное, серое, словно железная дорога в пригороде. Кроме того, в метро можно было курить.
Станции были натыканы по городу, как автобусные остановки. На той, что называлась «Хохенцолерн-Дамм», я вылез. Несколько раз я спрашивал дорогу у прохожих. То, что я спрашивал по-английски, никого не поражало. Мне просто махали рукой: туда!
С двухметровой Деткой я столкнулся в дверях. Она выходила из парадной и собиралась идти на службу.
— Привет, фройляйн…
— О! Надо же!
Я стоял и молчал. Она тоже молчала. Я потянулся, поцеловал ее… за месяц губы забыли, как это делается. Я почувствовал запах ее духов. Они были дорогие, но мне казалось, что от Детки пахнет солеными огурцами.
Этот запах — главное, что я запомнил из той поездки. Спросите меня, чем пахло объединение Германий, и я отвечу: солеными огурцами.
Кровати в деткиной квартире не было. Спала она на матрасе, который каждое утро убирала в стенной шкаф. Мы лежали голые на светлом ковровом покрытии, курили… все еще молчали. Потом она поднялась и уперлась макушкой в потолок… неужели вот по этим громадным ногам… по этому белому животу я сходил с ума все эти недели?
— Вот тебе ключ от квартиры. У меня дела, я пошла. К моему приходу вымой посуду.
9
Никакую посуду мыть я не собирался. Я и дома-то ее никогда не мыл. Я ушел из дому сразу после Детки. Мне нужно было срочно убедиться, что жизнь удалась.
Что, попав в космос, вы сможете увидеть такого, чего прежде не видели бы на фото? Тем не менее, космические туристы платят по $22,5 миллиона за путевку, лишь бы оказаться на орбите.
В 1990-м оказаться по ту сторону железного занавеса было престижнее, чем по ту сторону земной атмосферы. Что бы ни произошло дальше, это было не важно. Я УЖЕ находился здесь… ленинградские приятели УЖЕ не поверят, что это действительно происходило со мной.
Вечером Детка пришла с работы. Ни тогда, ни потом я так и не спросил, кем она работала. Она пришла, и через мгновение спину ей уже кололо жесткое ковровое покрытие… и я задыхался от запаха ее соленых огурцов… а потом мы сели ужинать.
Основными блюдами были три, прежде никогда не слыханные мною штуки: мюсли, йогурт и фрукт киви. Ни одно из открытий мне не нравилось. Я говорил Детке, что хочу мяса, а она злилась, что я не вымыл посуду, и предлагала завтра пойти в театр. Я отказывался.
— Тебя не интересует театр?
— Вообще не интересует.
— Я уже заплатила за твои билеты.
— Ты! Жопа нерусская! Не смей попрекать меня своими ебаными деньгами!
— Где ты сегодня был? Ты мог хотя бы сказать, что уходишь.
— В моей стране не принято разговаривать о деньгах!
— Если бы ты привез с собой хоть немного денег, мы бы о них и не разговаривали. Ты приперся ко мне без копейки и целый день шлялся по магазинам.