– В полиции дали. Он спросил, когда можно будет похоронить Леонида, он тоже хочет… – Ее голос упал.

– Мы с Лешей знаем его, он хороший человек.

– Да. Знаете, мне кажется, Леня не умер и вот-вот позвонит… я вздрагиваю от малейшего звука.

– Вы чего-то боитесь?

– Не знаю, – ответила Диана не сразу. – Нечего бояться… Не знаю. Иногда мне кажется… – Она запнулась.

– Что? – не выдержал Монах.

– Ничего. Ерунда. Я плохо сплю… лежу без сна, вот всякая чушь и лезет в голову.

– Чушь?

Она махнула рукой и улыбнулась. Они помолчали. Монах поймал взгляд Добродеева и подмигнул. Добродеев не понял и сделал удивленное лицо.

– Леша, ты уже починил мой компьютер? – с нажимом спросил Монах. – Мало того, что я сижу дома, так еще ни скайпа, ни почты, ни Интернета, хоть ложись и помирай. Представляете, Диана, полетел жесткий диск!

– Какой еще компьютер? – отразилось на лице Добродеева.

Монах кашлянул.

– Ну… – промямлил Добродеев.

– Неужели забыл? Леша!

– Извини, Христофорыч, замотался, – сообразил Добродеев. – Сегодня занесу.

– Может, дашь пока свой?

– Э-э-э… извини, старик, никак не могу. Должен закончить материал о бродячих собаках.

– Возьмите компьютер Дениса, – сказала Диана. – Все равно стоит без дела, вроде сувенира. У меня свой.

– Правда? – обрадовался Монах. – Спасибо! А пароль?

– Деанисия. Через «е». Наши имена, Денис, Ия и Диана.

– Вы спасли мне жизнь, Диана. Я этого не забуду.

Диана улыбнулась.

– Еще кофе?

– Мне! – Монах поднял руку. – У вас так уютно… Квартира очень подходит вам, Диана. Ваши картины, синий цвет и синий свет…

– Хотите увидеть студию? Там раньше была комната Дениса. Мама была здесь, а где мы с Ией – теперь моя спальня.

– Хотим, – сказал Добродеев.

– Очень! – прибавил Монах.

Они осмотрели студию, полюбовались на станки с натянутыми шелками, на коллекцию готовых шарфов. На стене висели фотографии в строгих черных рамках: поразительно красивая женщина в сценических костюмах, миловидная девушка и мужчина лет тридцати пяти с жестким неулыбчивым лицом.

– Это?.. – Монах повел рукой.

– Моя семья. Мама в разных ролях. Элиза Дулиттл, видите, в диадеме, любимая роль, тут она еще молодая. Мама говорила, что диадема «счастливая», она ее очень любила. Это Ия и Денис. А это мои работы.

– Можно купить? – Монах осторожно потрогал синий шарф в серых разводах.

– Дарю.

– Ни за что! – притворно засмущался Монах.

– Я настаиваю. Леша, вам тоже. Выбирайте.

– Вы как художник знаете лучше.

– Вот этот! – Диана сняла с вешалки черный шарф в белых брызгах. Это ваше. – Привстав на цыпочки, она надела шарф на Добродеева, обвила вокруг шеи раз, другой.

Добродеев затаил дыхание.

– Спасибо, Дианочка.

– И на меня! – вылез Монах.

Диана надела шарф на Монаха, отступила, полюбовалась.

– Все-таки в мужчине с бородой что-то есть, – сказал Монах. Ему страшно хотелось развеселить Диану. Она кивнула с улыбкой. – Жена моего школьного друга Жорика Анжелика убеждает его отпустить бороду, говорит, мужчина с бородой неотразим. Если бы вы знали, Дианочка, как Леша завидует! Но ему жена не разрешает.

Добродеев хмыкнул:

– Да уж, обзавидовался! Все время крошки вытряхивать, очень надо.

Потом они снова пили кофе с коньяком, потом вспомнили о Марине, потом Монах рассказал о своем крестнике, тоже по имени Олег, очень смышленом ребенке, у которого недавно сломался «дув». Добродеев, который уже слышал эту историю, возвел глаза к потолку.

– Что сломалось? – переспросила Диана.

– Дув.

– Это что?

– Он не хотел кушать горячую кашу, и воспитательница предложила подуть на нее, на что ребенок ответил, что не может, так как у него сломался дув.

Диана рассмеялась. Монах подумал, что ей не хочется, чтобы они уходили. Не хочется оставаться одной. Марина сказала, она боится… чего?

– Сынишка Жорика и Анжелики. Она кормит меня овсянкой, а Жорик собирается навеки переселиться. Они моя семья. – Он помолчал и спросил: – У вас есть друзья, Диана? Кроме Марины? Или знакомые?

Диана покачала головой.

– А ваш брат не может приехать? Вам было бы легче.

– Денис не приедет, – сказала Диана серьезно. В ее словах была такая убежденность, что Монах не решился «копать» дальше.

Они посидели еще немного и стали прощаться. Монах мучительно ковылял, вызывая жалость; Добродеев придерживал его за талию; Диана, вытянув руки, держалась сбоку, на случай падения гостя. Монах чувствовал себя планетой, вокруг которой вращаются небесные тела.

Они долго прощались у лифта, потом ступили в тесную кабину – причем Монах мучительно морщился, устраивая поврежденную ногу, и кабина, задребезжав, рухнула вниз.

Добродеев спросил:

– Что за финты, Христофорыч? Зачем тебе чужой компьютер?

– Никогда не знаешь, Лео. Денис для меня загадка. Любимчик матери, обожающий сестричек, после трагедии с сестрой вдруг уехал за океан, бросив дом и семью, даже компьютер бросил, и ни разу… ни разу! не приехал повидаться с ними, поддержать, утешить. Мать лежала после инсульта, а сына не было. Он не приехал даже на ее похороны. Он попросту отрезал их, равно как и свое прошлое.

– Новая жизнь, устраивался, утверждался. Мало ли…

…Они стояли на улице, беседуя; Добродеев выскакивал на дорогу при виде такси и призывно махал рукой. Оба в подаренных шарфах, большие и внушительные: бородатый Монах в синем в серые «яблоки», Добродеев в черном с белым крапом; оба имели вид вполне богемный. Громадная монаховская нога в гипсе тоже имела вид вполне богемный и смотрелась как изыск скульптора-авангардиста.

– Анжелика сказала, что в Диане чувствуется тайна, – вспомнил Монах.

– В любой одинокой и необщительной женщине чувствуется тайна, а если она художница, то и подавно. Все они с большим приветом.

– Знаю, знаю. Тайны, секреты, скелеты в шкафу… а если мужик с воображением, то вообще капец, как говорит Жорик.

– Не вижу я в ней особой тайны, Христофорыч. Я бы сказал, что она самодостаточна, и я не понимаю, зачем он был ей нужен… Леонид.

– Одиночество достало. Наступает момент, Лео, и одиночество стучит в твое сердце, а ты прислушиваешься, лежа без сна, и не можешь понять, где стучат.