Я сидел, тихо попыхивая сигарой, ни о чем особо не думая, поскольку покончил с раздумьями насчет своих планов и вся моя энергия переключилась на действия. Внезапно я вздрогнул от нарастающего шума большой толпы, надвигавшегося на меня, словно прилив. Я выглянул в окно, но ничего не увидел и стал гадать, что бы значил этот шум. В этот миг взволнованный официант распахнул дверь курительной и, задыхаясь, прокричал:

– Кармело Нери, синьор! Кармело Нери! Его взяли, беднягу! Наконец-то его взяли!

Хотя услышанная новость заинтересовала меня так же сильно, как и официанта, я не позволил себе выказать любопытства. Я ни на секунду не забывал об образе, в который вжился, поэтому, медленно вынув сигару изо рта, произнес:

– Значит, отпетого разбойника схватили. Поздравляю с этим правительство! И где же он?

– На главной площади, – нетерпеливо ответил официант. – Если синьор соизволит прогуляться и повернуть за угол, он увидит там Кармело, связанного и закованного в кандалы. Да смилуются над ним все святые! Собралась такая толпа, что яблоку негде упасть! Я и сам туда пойду – и за тысячу франков не пропущу такое зрелище! – И он убежал, радостно предвкушая, как будет глазеть на пойманного бандита, словно ребенок, впервые отправившийся на ярмарку.

Я надел шляпу и неспешно направился к центру всеобщего волнения. Передо мной предстала весьма живописная картина. Площадь походила на темное море нетерпеливо поворачивающихся голов и беспокойно жестикулирующих фигур, а в центре волнующейся и бормочущей толпы находилась небольшая группа конных жандармов с обнаженными саблями, сверкавшими в бледном закатном свете. И лошади, и люди были неподвижны, словно бронзовые статуи. Они выстроились напротив головного участка карабинеров, где командовавший отрядом офицер спешился, чтобы по всей форме доложить подробности поимки перед тем, как сдать пленника властям.

Печально известный Нери располагался между вооруженными, бдительно следившими за ним стражниками. Его ноги были привязаны к коренастому мулу, закованные в тяжелые кандалы руки связаны за спиной. Взгляд у него был хмурый и исполненный ярости, как гроза в горах. На нем не было шляпы, и его густые волосы, длинные и спутанные, свалявшимися прядями падали ему на плечи. Густая борода и усы, чрезвычайно черные и всклоченные, торчали в разные стороны, так что почти закрывали грубое злобное лицо, хотя я видел, как сверкали его похожие на тигриные клыки острые белые зубы, когда он в бессильной ярости и отчаянии кусал нижнюю губу. А его глаза, словно пляшущие огоньки, свирепо блестели из-под косматых бровей. Он был огромным, тяжеловесным человеком, широкоплечим и мускулистым, и его руки, связанные и скованные за спиной, походили на жуткие молоты, способные убить одним ударом. Весь его вид внушал ужас и отвращение, в нем не было ни капли раскаяния, и даже его показная стойкость казалась лишь бравадой, напускной храбростью, которую первая же неделя на галерах выжмет из него с той же легкостью, с какой выжимается сок из спелой грозди винограда.

На нем был наряд из разноцветных тканей, собранных в складки, которые вызвали бы восхищение у художника. Одежду стягивал небрежно завязанный ярко-алый пояс. Мускулистые руки были обнажены до плеч, из-под разорванной жилетки виднелись сильная загорелая шея и грудь, вздымавшаяся от бушевавших в нем гнева и страха. Его мрачную фигуру оттеняла игра света на небе – длинное и широкое багровое облако, словно бог солнца опрокинул кубок с красным вином и оставил его растекаться по гладко блестящему синему дворцовому полу. Густое закатное зарево горело красным отсветом на возбужденных смуглых лицах людей в толпе, с удивлением и опасливым восхищением взиравших на жестокую физиономию знаменитого вора и убийцы, долгие годы наводившего ужас на всю Сицилию. Я продирался сквозь толпу, чтобы поближе взглянуть на него, как вдруг связанный Нери сильно дернулся, заставив жандармов с предупреждающим лязгом скрестить сабли у него перед глазами. Разбойник хрипло рассмеялся.

– Клянусь телом Христовым! – пробормотал он. – Вы думаете, что связанный по рукам и ногам человек может убежать, как олень? Я в капкане и знаю это! Но скажите ему, – кивком головы он указал на кого-то в толпе, – скажите ему, пусть подойдет поближе, я хочу ему кое-что сказать.

Жандармы переглянулись, потом в замешательстве посмотрели на бурлившую толпу: они ничего не поняли.

Кармело, больше не тратя на них слов, выпрямился настолько, насколько это позволяли его путы, и прокричал:

– Луиджи Бискарди! Капитан! Вы что же, решили, что я вас не заметил?! Боже мой! Да я и в аду вас разгляжу! Подойдите поближе, я хочу вам кое-что сказать на прощание.

От звука его сильного резкого голоса на гомонящую толпу опустилась тишина, полная ужаса и благоговения. Внезапно началось движение: люди расступались, чтобы дать дорогу какому-то молодому человеку – стройному, высокому и довольно симпатичному, с бледным лицом и холодными насмешливыми глазами. Он был щегольски одет в изящную форму королевских стрелков и расталкивал толпу локтями с непринужденной самоуверенностью аристократа. Подойдя к разбойнику, молодой человек заговорил небрежно, с издевательской улыбкой, игравшей в уголках его рта.

– Чудесно! – произнес он. – Тебя наконец схватили, Кармело! Ты звал меня – и вот я здесь. Что тебе от меня нужно, бандит?

Нери яростно выругался сквозь зубы и на мгновение стал похож на готового к прыжку дикого зверя.

– Вы меня предали, – яростным полушепотом произнес он. – Вы преследовали меня и выследили! Тереза все мне рассказала. Да, теперь она принадлежит вам, ваше желание исполнилось. Идите и возьмите ее, она вас ждет, заставьте ее говорить и сказать, как она вас любит, – если сможете!

Насмешка и скрытая угроза в словах разбойника явно сбили молодого офицера с толку, потому что он торопливо воскликнул:

– Ты о чем это, негодяй? Ведь ты – Боже мой! – ведь ты же не убил ее?

Кармело разразился громким жутким смехом.

– Она сама себя убила! – в исступлении крикнул он. – Ха-ха, я-то знал, что вы от этого содрогнетесь! Она схватила мой нож и сама себя заколола! Да, лишь бы снова не увидеть ваше бледное лживое лицо, лишь бы не ощутить ваших проклятых прикосновений! Отыщите ее, она лежит мертвая и улыбающаяся вон там, в горах, и ее последний поцелуй предназначался мне – мне, слышите вы! Теперь ступайте! Да проклянет вас сам дьявол!

Жандармы угрожающе лязгнули саблями, и разбойник вновь погрузился в состояние напускного равнодушия, за которым угадывалась с трудом сдерживаемая ярость. Но человек, с которым он говорил, зашатался – казалось, он вот-вот упадет. Его бледное лицо побледнело еще больше, он двинулся сквозь толпу вытаращивших глаза зевак механической поступью человека, не знающего, жив он или мертв. Он явно испытал внезапное потрясение, получил глубокую рану, которая заживет еще не скоро.

Я подошел к стоявшему ближе всех ко мне жандарму и сунул ему в руку пятифранковую монету.

– Можно мне с ним переговорить? – небрежно спросил я.

Жандарм замешкался.