Один из нападающих лежал убитый в ущелье.

Раненых подобрали, и еще один умер ночью.

Ни Омонте, ни Эстрада некоторое время в Оруро не показывались: Артече возбудил против них уголовное дело по обвинению в умышленном убийстве пеонов, сопротивлении судейским властям и захвате чужого рудника. Ему удалось добиться приказа об аресте Омонте. Однако через два месяца поток семидесятипроцентного олова, хлынувший словно из перерезанной в теле гор аорты, изменил все. Приказ об аресте и судебное решение были отменены, и Омонте не только утвердился во владениях Артече, но, в свою очередь, возбудил дело о похищении руды и вооруженном нападении.

Эстраду, стоявшего на гребне скалистой горы, еще издали можно было узнать по его орлиному профилю и желтым очкам. Он наблюдал за пеонами, которые устанавливали новую дробилку. Два каменных, обитых железом валика, соединенные горизонтальной осью, прокатывались по большому плоскому камню, — их вращали мулы, шагавшие вокруг камня. Это сооружение именовалось «чилийская мельница».

У входа в шахту, там, где раньше стояла первая хижина Омонте, вырос трехкомнатный дом из необожженного кирпича, носивший пышное название «Дом администрации». Тут жил Эстрада и, приезжая из Оруро, останавливался Омойте.

Пониже, на первом уступе, раскинулись глинобитные хижины с соломенными крышами. Там находилась пульперия и жили несколько сот пеонов.

В руднике по ходу жилы добывали семидесятипроцентную руду. Остальная руда, более низкого качества, поступала на обогатительную фабрику. Пять дробилок под соломенными навесами, расположенные уступами на склоне горы, приводились в действие вручную. Дробленую руду просеивали, швыряя лопатами в большие, наклонно поставленные грохоты. После просеивания руда поступала в систему чанов; там оседали более тяжелые куски, а остальная порода шла по- желобу с водой для сортировки на круглые вращающиеся столы, где она распределялась от центра к краям, согласно своей концентрации и весу. Отходы снова промывались водой в желобах, а работницы-индианки специальными щеточками отделяли землю от металлической пыли.

Вся эта деятельность проходила под руководством приехавших из Потоси знатоков-индейцев, которые на опыте изучили способы обогащения руды. Они на глаз определяли содержание и качество металла. На руднике система сдельной работы, на которую, по обычаю, опирались все расчеты, постепенно превращалась в смешанную систему, в нечто среднее между сдельной и поденной работой, между оплатой деньгами и оплатой натурой.

Бурильщики, забойщики, откатчики и женщины получали свою плату через пульперию, зарабатывая от двадцати сентаво до одного песо в день.

Обогащенную руду увязывали в мешки и на ламах везли к железной дороге.

Персонал управления стал разрастаться. Из Оруро приехал швейцарский инженер. Вместе с Эстрадой он исследовал жилы, произвел замеры и запроектировал как дальнейшую вертикальную проходку старой шахты, так и продолжение старой штольни еще на сто метров, со штреками по обе стороны.

Над дверью большого дома в Оруро красовалась написанная маслом на холсте и вставленная в деревянную раму вывеска: «Рудник Омонте». Тут помещались контора и склад. В конторе вербовали рабочих и вели судебные дела: против Артече, из-за пятидесяти гектаров, и еще одно — против Рамоса, который потребовал своей доли в прибылях рудника. Омонте всячески уклонялся от ответа, пока Рамос не подал в суд.

Рудник Омонте, начав с того, что продавал свое олово перекупщикам (причем с двадцати боливиано за кинтал шестидесятипроцентной руды цена поднялась до сорока боливиано), теперь вел дела непосредственно с торговыми домами Антофагасты, куда ежемесячно поставлял до восьми тысяч кинталов руды. Из них четыре тысячи не требовали ни малейшего обогащения, так как это была руда, прямо из жилы поступавшая с шестидесятипроцентным содержанием металла.

Цены на олово шли вверх. Инженер-швейцарец сообщил, что за десять лет стоимость олова с шестидесяти трех фунтов стерлингов поднялась до двухсот фунтов. Цена эта установилась именно в 1906 году, в год открытия жилы.

Теперь Омонте был тщательно одет: котелок, темный пиджак, крахмальный воротничок, брюки английского сукна и лакированные башмаки. Когда он, аккуратно выписывая каждую букву, ставил свою подпись на векселе, чтобы обменять его на золото, видно было, как поблескивают на крахмальных манжетах его сорочки две золотые монеты в виде запонок.

Для чего нужно было олово? Инженер говорил, что его покупают гринго из Англии и Германии. Чтобы делать из него военные каски? Чтобы строить машины? Может быть, оно входит в состав стали, меди или железа, из которых сделаны машины, прибывающие сюда по железной дороге?

В обмен на несколько кинталов олова, как сказал инженер, из Европы должны прислать однокабельный подъемник. Однокабельный? Из чего же он будет, из железа? Из олова?

Все это пустое… У Омонте другие заботы… Надо установить плиту на могиле испанца Сентено, закрепив ее серебряными гвоздями… Пора крестить третьего ребенка, на этот раз девочку… В крестные отцы можно бы пригласить президента республики. А почему бы и нет? На крестинах шампанское будет литься рекой и, если надо, пригоршнями полетят в толпу серебряные монеты.

На другом склоне горы Сан-Хуан-дель-Йермо, на участке Саенса под названием «Прогресс», приступило к работам Англо-чилийское акционерное общество.

Новая компания наняла сотню пеонов, они выстроили себе хижины, среди которых выделялся дом под железной крышей, где жили инженеры. Блеск оцинкованного железа, как ножом рассекавший волны прозрачного голубого воздуха, был виден из рудника «Провидение», с самой вершины горы. Вскоре на новом руднике приступили к бурению, и один за другим на горном склоне появились навесы обогатительной фабрики.

Между рудниками завязалась вражда, вербовщики старались переманить к себе чужих пеонов. Стремясь удержать рабочих, администрация выдавала им через пульперию авансы. Но задолжавшие пеоны, обманывая свое предприятие, только и делали, что перебегали с одного рудника на другой.

Позже стало известно о стычках на дорогах при перевозке руды в Оруро. Англо-чилийская компания покупала мешки с рудой у пеонов Омонте, тем самым подстрекая их к воровству. Началось воровство и на руднике, куда подсылали бродячих перекупщиков. То и дело вспыхивали драки и даже перестрелки, в которых не одна лама погибла под пулями.

Мало того, администрация «Прогресса» открыла на своей территории, неподалеку от скрещения дорог, ведущих к обоим рудникам, пульперию, сдав ее в аренду бывшему французскому каторжнику. Он сбывал спирт по дешевке, завлекая рабочих Омонте, а те воровали крепежный лес и чуть ли не срывали стропила и железо с крыш поселка, чтобы продать их французу.

Эстрада, приехав в Оруро, рассказал Омонте обо всех событиях.

— Мы предупредили его, но он поклялся, что с места не сдвинется, хоть бы ему динамит подложили.

— И хоть бы взорвали его?.. Великолепная идея! А этот тип выходит когда-нибудь из своей пульперии?

— Не знаю. Велю