последить за ним.

Втянув голову в плечи и выпятив нижнюю губу, Омонте задумался.

— Нет, — сказал он. — Надо послать за ним индейца, как будто его вызывают гринго. А когда он уйдет, заложить динамит в пульперии.

Замысел привели в исполнение. Но француз учуял ловушку и не поверил вызову. Эстрада, бродивший поблизости с двумя надсмотрщиками, бывшими уголовниками из Клисы, не стал долго ждать. Он ворвался в пульперию и напал на пьянствующих там четверых индейцев.

— Ах ты, индейская образина, — крикнул он одному из них, — ты ведь подрядился со мной. Сейчас же возвращайся на рудник, каналья! И вы все тоже!

Он пинками выгнал пеонов на улицу, а француза схватили надсмотрщики и тоже вытащили за дверь. Эстрада, выстрелив ему вслед чуть повыше головы, сжег последние волосы на его лысине. Француз пустился наутек, осыпая врагов проклятиями и угрозами.

Тут надсмотрщики, нагрузив индейцев всем, что стоило унести, облили спиртом и керосином пульперию, не забыв и кровать француза. Выкопав в полу ямку, они заложили два динамитных заряда, завалили их мебелью, подожгли запальные шнуры и бегом бросились вниз по тропинке. Едва они отбежали метров на сто, раздался взрыв. Листы железа с крыши взлетели, словно брошенные в воздух шляпы, и над остатками пульперии вспыхнуло высокое пламя.

Эстрада и надсмотрщики вместе с вновь завербованными четырьмя индейцами вернулись на рудник «Провидение».

На этом дело не кончилось. В Оруро сеньор Омонте, поджидая в своем доме доктора Лосу, прохаживался по большой приемной, где вдоль стен стояли стулья, мраморные консоли и мутные зеркала, а в углу — гипсовое изображение младенца Христа под стеклянным колпаком.

Он получил сообщение, что Англо-чилийская компания подняла дело о нарушении ее границ.

Доктор Лоса, сухонький, зябкий, с черной, как чашечка кофе, маленькой головой, вошел в приемную, потирая руки. Он положил на стул засаленную фетровую шляпу и прочел копию заявления:

«Участок Северино Уачипондо, переданный дону Сенону Омонте, на севере имеет границей воображаемую линию, которая, начинаясь от межевого знака, установленного в ста метрах по прямой от вершины Оркосунтинья, идет на северо-восток…»

— Гм… — произнес он, — они требуют авторитетной проверки и приказа о приостановке работ. Очевидно, хотят вывести вас из терпения и заставить вступить с ними в компанию…

— С чертовой бабушкой пусть вступают в компанию! Пришли на готовенькое! Хотят за бесценок заграбастать лучшие рудники в стране!

Лоса, заложив большие пальцы за проймы жилета, объявил:

— Имея деньги в кармане, нечего об этом беспокоиться. Мы можем тянуть тяжбу хоть двадцать лет. Но эти гады тоже могут пустить в ход деньги. Говорят, с этой компанией связан какой-то иностранный посол.

— Посла мне только и не хватало!

— Да, в горном деле не все решают кайла и бур, нужны еще деньги и влияние. А у «Прогресса» есть связи с этими гринго в Ла-Пасе.

— Черт их побери! Что же делать?

Лоса закурил сигарету в длинном мундштуке.

— Все очень просто: надо иметь руку в правительстве. Предложите свою поддержку кандидату в сенаторы и, кроме того… запаситесь собственным депутатом. Привезите пеонов на голосование в Унсию. Предложите кандидатам денег взаймы.

Омонте почесал нос и присвистнул.

— Вы, видно, тоже думаете, что я купаюсь в золоте? Вы не знаете, во что обходится рудник. Посмотрели бы только проекты инженера: надо выписать металлические крепления, паровые двигатели, электрические лебедки и перфораторы от Сименса, это, кажется, французская фирма, и провести однокабельную подвесную дорогу длиной в две тысячи метров. Деньги так и плывут!

— Черт возьми! Рядом с такими затратами еще несколько песо значения не имеют! Зато вы обеспечите себе тылы!

— Ладно. Хотите быть депутатом? А что, если победит наш противник?

Доктор Лоса заявил твердо и убежденно:

— Против пеонов рудника не устоит и Симон Боливар!

За некоторое время до выборов в Унсии был учрежден «Политический клуб», и доктор Сенобио Лоса произнес там речь, объявив, что горнопромышленник Омонте одобряет прогрессивную программу либеральной партии и решил вступить с ней в сотрудничество как верный ее приверженец. В ответ раздался гром рукоплесканий.

Когда в город прибыл кандидат в сенаторы, доктор Итуррисага, Омонте устроил ему прием у себя дома.

Он никак не мог решиться предложить деньги Итуррисаге, апостолу, поседевшему в трудах на благо родины. Однако апостол опередил его, попросив ссудить ему некоторую сумму в долг, и получил тысячу песо без гарантий и процентов.

В день выборов, в воскресенье, из рудников пришла в Унсию сотня пеонов, обученных Эстрадой и еще с утра напившихся допьяна. Они орали во все горло:

— Да здравствует генерал Монтес!

Иногда по ошибке они кричали:

— Да здравствует генерал Омонте!

В час голосования толпы избирателей собрались вокруг столов, расставленных на площади. Время от времени у какого-нибудь стола возникали шумные споры, внезапно стихавшие, едва кто-нибудь из ораторов выдвигал требование:

— Этот голос следует аннулировать!

Сторонники выступавшего орали хором:

— Аннулировать!

И снова поднимался общий крик.

На двух столах правительство получило незначительное большинство. Опасения внушал третий стол. Голосование там задержалось, но оппозиция обеспечила себе успех, приписав к этому столу своих сторонников, таким образом она рассчитывала вознаградить себя за понесенное поражение.

Едва приступили к подсчету голосов, как из ближнего погребка вышли под предводительством одного из дюжих надсмотрщиков человек двадцать рудокопов в широкополых шляпах, с красными пьяными физиономиями. Хромой надсмотрщик одной рукой опирался на палку, а в другой держал пистолет. От погребка до стола было не больше пятидесяти шагов. Надсмотрщик кричал во всю глотку:

— Да здравствует Монтес! Долой смутьянов!

В ответ раздавался хриплый рев: «Долой!»

Пьяные рудокопы приближались, вид у толпы был угрожающий.

Люди, стоявшие вокруг стола, повернулись к наступающим. Краснорожий надсмотрщик снова заорал:

— Долой смутьянов! Рудокопы за мной!

И, шагая впереди горланящей толпы, он спокойно выпустил из своего пистолета пять пуль над головами стоявших. Рудокопы тут же набросились на противников. Те пришли в смятение под стремительным натиском и позорно бежали, роняя по пути свои шляпы. В воздухе летали бумаги, избирательную урну швырнули наземь и тут же растоптали ногами, раздавались крики, свистки, клубилась пыль.

К буйной ораве присоединились другие рудокопы, и все вместе они торжественно обошли площадь, крича согласным хором:

— Да здравствует победа!

Посрамленные, избитые представители оппозиции разбежались по домам. Воспользовавшись этим, сторонники правительства привели в порядок и должным образом опечатали избирательную урну. А рудокопы продолжали пьянствовать и крича разгуливать по улицам. То и дело в воздух взлетали динамитные патроны.

У дверей таверны толпился народ, раздавались пронзительные вопли.

— Ай! Ай! — визжали чолы. — Всю руку ему оторвало!

У какого-то рудокопа патрон взорвался в руках.

В