Я собираюсь насадить тутовых деревьев и разводить шелковичных червей — с одним итальянцем, но он не очень надежный. А почему бы тебе не переехать сюда на житье?

— Я и сам хотел бы. Но дела… И потом дети — учить надо.

— Да на кой черт им учиться с такими деньгами! Хоть бы они и читать не умели, дружище! Каково имение, таково и положение. Тут про тебя болтают, говорят, что ты скряга, дал всего пятьсот боливиано для школы имени Омонте. Подумаешь, гордецы какие! Гордецы в рваных штанах. Говорят, что будут «презирать тебя». Ха-ха-ха! — захохотал он лающим смехом. — Говорят, а сами подлизываются ко мне, потому что я брат Омонте. Хотят даже депутатом меня сделать! Ну как, ты уже попробовал нашей чичи?

— Да, да. Хороша по-прежнему.

— Правду тебе скажу, никакое шампанское не сравнишь с хорошей чичей.

Опечаленный миллионер пожаловался брату:

— Вот все говорят, что я ничего не делаю для Кочабамбы. Все просят…

— Точно у тебя в руках рог изобилия, — добавил Хосе-Пепе.

— Просят дорог, железнодорожных путей, рабочих, воды, ирригации, как будто что сказать, что сделать — одно и то же. я предлагал построить дорогу до Чапаре.

— Большое дело, брат. Мы бы тогда и над столицей посмеялись.

— Вот я и хотел сделать большое дело, а когда я попросил землю для проведения дороги, все подняли крик. Вот и попробуй угоди кочабамбинцам.

Хосе-Пепе дал мудрый совет:

— Плюнь ты на всех, братец. Строй дорогу и не проси у них земли.

— Невозможно. Дорога обойдется тогда в десять миллионов…

— Десять миллионов? Вот это да! Ну тогда не строй. Пускай остаются оплеванными.

— Ладно, — покончил с этим Омонте, — не знаю, удастся ли встретиться нам еще раз. Скажи лучше, не нужно ли тебе чего-нибудь?

Хосе-Пепе сразу стал серьезен.

— Нет, нет, ничего не нужно, дорогой мой. Спасибо. У меня все есть.

— Скажи все-таки, — настаивал Омонте. — Я хотел бы взять тебя с собой в Европу. Надо посмотреть, что это такое! Ты будешь рядом со мной, а то вокруг одни мошенники.

— Меня в Европу? Нет уж, всяк телок знай свой хлевок. И как я оставлю своих ребятишек? Да я с тоски помру.

— Я собираюсь купить несколько ферм. Мне хотелось бы поручить их человеку, который не станет меня обворовывать. Ты мог бы управлять ими и оказал бы мне услугу…

Хосе-Пепе снова разразился лающим смехом, так похожим на смех таты Морато.

— Вот это, как говорится, мне по плечу. Подумать только, Хосе-Пепе Морато оказывает услугу Омонте! Ха-ха-ха!

На следующий день Омонте, посоветовавшись со своим адвокатом и доктором Давалосом, оформил покупку ферм и управление ими поручил своему брату Хосе-Пепе.

— Банкет в клубе в честь Омонте? Нет, этого мы не допустим… Он не член клуба!

— Этот тип полагает, что его деньги открыли ему доступ в приличное общество.

Знать Кочабамбы, знать «в рваных штанах», объявила бойкот чествованию богатея, которое затеяли его адвокаты вкупе с епископом, признательным за подношение в дар собору статуи святого Исидора Землепашца. Банкет состоялся на вилле в Калакале, с участием служащих Электрической компании, алькальда, префекта, политических деятелей — либералов, служащих банка и некоторых его должников.

В саду, неподалеку от люцернового поля, гости уселись за длинным столом под сенью старой гуайявы. На белой скатерти блистали хрустальные бокалы с золотистой чичей, пылали на тарелочках красные и бронзовые стручки перца. Омонте, в черном костюме и светлом жилете, сидел во главе стола. Его крупная голова с коротко подстриженными волосами внушала невольное почтение, но багровый цвет лица и круглые щеки были такими же, как у некоторых гостей, разгоряченных чичей и острыми закусками.

Сперва все набросились на жаркое, и слышен был лишь стук вилок и ножей. Но вот то в одном, то в другом конце стола стали раздаваться восклицания:

— Ваше здоровье!

— Ваше здоровье!

Шум голосов постепенно нарастал, но молчание воцарилось снова, едва лишь адвокат Земельного банка поднялся с места и начал речь, жестикулируя так энергично, что казалось, он не приветствует, а сурово распекает виновника торжества:.

— Все, граждане, собравшиеся на этот великий праздник, с патриотической гордостью взирают на вас, сына родной земли, который, благодаря своей энергии и талантам, завоевал известность в старой Франции, колыбели мировой культуры, и прославил за границей имя Кочабамбы. Прославил его там, где искусство, науки и право воспевают богиню цивилизации. Великая честь для Кочабамбы, что один из его сынов оспаривает сегодня первое место среди магнатов Южной Америки! (Аплодисменты.) Эта заслуга, которую не хотят признавать лицемеры, блистает как солнце на нашем гербе, как сердце Кочабамбы, нашей обширной и плодородной, героической и предприимчивой земли, которая гордится тем, что породила Сенона Омонте!

Когда все встали из-за стола и епи&оп, откланявшись, уехал, общество разбилось на группы. Завязались разговоры. Миллионера окружили более именитые гости, которые, несмотря не выпитую чичу, держались с ним робко, словно их разделяла стеклянная стена. И тут вдруг из-за деревьев появился наш старый знакомец Кадима, потный, кряжистый, с красным носом и густыми седеющими усами, похожий на старого лесного пана. С громкими возгласами он пробился среди гостей и, сжимая в одной руке шляпу, другой обнял Омонте.

— Сенон, приехал, значит, наконец! — закричал он, обращаясь к нему то на «ты», то на «вы». — Помните меня? Немесио Кадима из Куртидурии? Помнишь, когда ты жил еще с доном Никасио? А как ты в тюрьму чуть не угодил, помнишь?

— Да, да, помню, конечно, — отвечал миллионер с некоторой тревогой, припоминая, что Кадима помог ему бежать от полиции в ту ночь, когда он подрался возле Чичерин Тустун-сики. — А ты как поживаешь?

— А все так же! Я, значит, такой, как прежде! Да и вы тоже, хоть и большой человек, а по-прежнему кочабамбинец. Сами скажите!

— Да, да, по-прежнему кочабамбинец. Ну-ка, налейте Немесио стаканчик.

— За твое здоровье, приятель! Дружки наши тоже здесь. Они не переменились, такие, как были. Да здравствует наш первый великий миллионер Омонте!

Его незаметно оттеснили и увели в сторону, но Кадима, сильно захмелев, продолжал хвалиться перед более скромными гостями своей дружбой с Омонте.

— Вот он, значит, здесь, этот миллионер. Такова жизнь! А я-то знал его, когда он босиком по улицам бегал и прислуживал доктору Морато. Я, значит, все знаю! Передо мной никто не смеет нос задирать. Теперь он здесь, этот чоло в рваных штанах, и весь набит деньгами. А я им, бывало, всем пинка ногой давал.

— Кому?.. — спросил кто-то.

— Кому?.. Кому надо… Тому, о ком речь, значит! Ведь мы с Сеноном дружки с