Имущество мисс Морланд было разделено на три части: небольшая пожизненная рента Пайпе, с тем чтобы после ее смерти основной капитал передать церкви; совсем крошечная рента Тротти, на тех же условиях, а вся остальная сумма, довольно значительная, – Пиджинсфордской церкви, где дорогой отец покойницы столько лет неустанно пекся о душах прихожан. Заметим в скобках, что дорогой отец мисс Морланд особенно усердно пекся о душе, а равно и о теле одной прихожанки, некой мисс Флосси Порт, хотя, само собой, не сообщил об этом своей любящей дочери. Мистер Пловер так и лучился самодовольством, а леди Харт заявила во всеуслышание, что ее дело, конечно, сторона, но, по ее мнению, церковь могла бы и подождать, а вот бедная преданная Тротти пусть бы дожила безбедно до могилы.

Меж тем подошел Коки в совершенно съехавшей набок шляпе, и с ним явился коронер, доктор Мир.

У доктора Мира было плоское лицо и глаза, похожие на тусклых рыб за стеклами пенсне без оправы. Он воображал, будто молод душой, и потому с людьми моложе тридцати обращался снисходительно-панибратски. Наблюдать это было крайне тяжело. Инспектор Кокрилл наскоро представил всех друг другу.

Доктор Мир сейчас же перешел поближе к младшим, благосклонно улыбнулся Фрэн и Венис, а Джеймса фамильярно ухватил под локоток. Джеймс посмотрел на него сверху вниз, чуть удивленно, словно ожидая, что тот в любую минуту снова заползет под корягу, откуда вылез. Вокруг них фотокорреспондент исполнил нечто вроде ритуальной пляски, ища удобный угол для снимка, щелкнул затвором фотоаппарата и с довольным видом снова умчался.

Коки нехотя произнес:

– Вы знаете, все это будет не слишком приятно. Отвечайте правду, и все тут.

– Ну конечно, само собой! – бодро поддержал его доктор Мир и добавил, словно самую оригинальную шутку: – Ничего, кроме правды!

Все промолчали. А что тут ответишь? Мистер Эйблетт смотрел на доктора Мира с глубоким отвращением. Мистер Пловер заверил Фрэн, что прекрасно представляет себе ее чувства – такое же замирание сердца он сам не раз испытывал, выступая на соревнованиях по метанию диска в Кембридже. Тем временем в Пиджинсфорд-хаусе Азиз вырвался из рук судомойки и во весь дух помчался в деревню.

В классной комнате переставили мебель, чтобы разместить в невероятной тесноте девятерых присяжных, полицию, свидетелей и прессу, а также зрителей, кто сумел локтями проложить себе дорогу к двум узеньким скамьям у задней стены. При входе коронера зрители встали, толкаясь и вытягивая шеи. Доктор Мир с важным видом поднялся на возвышение, где обычно помещалась затюканная учительница – звали ее, к восторгу юных поселян, мисс Чамберс[3]. Доктор Мир постучал по столу, призывая к порядку, затем кашлянул, прочищая горло без всякой на то необходимости, и наконец объявил заседание открытым.

Поскольку доктор Ньюсом все еще отсутствовал, всем стало ясно, что в наш мир вот-вот явится шестой потомок миссис Портер. Однако доктор Мир ничуть не интересовался прибавлением семейства Портер и потому был крайне раздосадован – пожалуй, его можно извинить. Последовал долгий спор шепотом, а затем помощник коронера неожиданно громко вскрикнул. В комнату ворвался маленький черный снаряд и приземлился на колени Фрэн.

Фрэн и Венис не могли скрыть своей радости.

– Азиз! Какой умница! Вы подумайте, сам нашел дорогу! Солнышко ты мое!

Прибыл запыхавшийся доктор Ньюсом, рассыпаясь в извинениях, но с довольной улыбкой во все лицо. Выйдя на свидетельское место, он скороговоркой протараторил присягу и вопросительно уставился на коронера. Азиз радостно залаял: он хорошо знал доктора Ньюсома.

Доктор Мир посмотрел на него поверх очков:

– Это что такое? В помещении собака?

– Простите, он прибежал за нами, – сказала Фрэн, сияя от гордости.

Доктор Мир, глядя на улыбающуюся Фрэн с таксой на руках, вновь почувствовал себя мальчишкой. Он нерешительно сказал:

– По-моему, на дознании собакам присутствовать нельзя.

– Да он такой воспитанный! – уверенно ответила Фрэн. – С нами он будет хорошо себя вести. Он только потому убежал, что мы его дома оставили.

До слуха коронера донесся негромкий ропот из задних рядов. Чаще и громче всего повторялось слово «неуважение». Он сказал уже тверже:

– К сожалению, собаку нужно вывести.

– Он не пойдет, – ответила Фрэн.

– Ничего не поделаешь. Констебль, привяжите собаку где-нибудь за дверью!

Азиза унесли. Он с тревогой выглядывал из-за плеча полицейского.

Доктор Ньюсом начал рассказывать о результатах первого вскрытия и – более подробно – второго.

Доктор Ньюсом отличался необидной для других самоуверенностью. Тихая жизнь сельского врача казалась ему скучноватой. В отсутствие своего отца, полицейского врача, он провел несколько счастливых часов в морге, со скальпелем в одной руке и раскрытым справочником по судебной медицине – в другой, меж тем как ему ассистировал взволнованный младший коллега. Сейчас доктор Ньюсом был совсем не прочь продемонстрировать широкой публике свои познания и наблюдательность. Проведя рукой по золотистым кудрям, он сообщил, что пришел к следующему выводу: жертву убили не там, где было найдено тело. На коленях и лодыжках убитой он обнаружил царапины, в которых застряли крохотные кусочки гравия. Исходя из этого можно предположить, что преступление произошло на дорожке, посыпанной гравием, а не в канаве – потому что в канаве, понимаете ли, никакого гравия нет. Доктор Ньюсом посмотрел на коронера, словно говоря: «Вот какой я молодец!» Коки с досадой ждал, когда он наконец продолжит свой рассказ; инспектор не жаловал наивных юнцов.

Доктор Ньюсом продолжил. Голову отделили от туловища через несколько минут после того, как наступила смерть. Для этого использовали тупое орудие – возможно, топор, который ему сейчас предъявили для осмотра (и который он уже четыре раза осматривал раньше). Поначалу он думал, что это же орудие и стало причиной смерти, однако потом обнаружил повреждения языка и гортани, а также перелом подъязычной кости – эти явления, хоть и могут быть вызваны все тем же топором, чаще имеют совершенно иное значение; также в легких было обнаружено значительное количество крови… Доктор Ньюсом углубился в подробности вскрытия, оставшиеся совершенно непонятными для присяжных, да и вообще не оцененные никем, кроме него самого. Наконец он подвел итог: судя по всем этим данным, причиной смерти явилось…

– Что же? – Доктор Мир подался вперед, прикусив губу ослепительно-белыми вставными зубами.

– Удушение, – ответил доктор Ньюсом, одарив слушателей счастливой улыбкой.

Бунзен неуверенно подошел к свидетельскому месту и торжественно принял присягу. Накануне убийства Грейс Морланд он вышел из дома своей сестры в деревушке Тенфолд в двадцать три часа двадцать минут. Знает точно, потому что, когда он выезжал на велосипеде из деревни, поезд двадцать три двадцать пять как раз отошел от станции и начал долгий пологий подъем от Тенфолда к Пиджинсфорду. Четыре мили до дома Бунзен одолел за полчаса или, может, чуть больше. В долине снег уже растаял, а на холмах еще лежал коварным тонким слоем, а он, Бунзен, уже не так молод. Когда он въехал в ворота Пиджинсфорд-хауса…