— А как ваше дело?.. То, которое… — осторожно спросил он.

— Честно говоря, никак.

— Я сделал все, что мог.

— Наверное, — неохотно согласился человек. — Но все равно никак.

— Еще помощь нужна?

— Нет… Спасибо, что предложили.

— А вы не ошибаетесь? — спросил Лежаев. — Все это немного странно.

— Видите ли, Александр Сергеевич… — человек вдруг сильно закашлялся. Кашель был ужасно неприятный, больной. Понимая, что это смешно, Лежаев, тем не менее, на всякий случай отстранил трубку от лица. — Бывают ситуации, у которых много разных объяснений. Тогда, конечно, можно выбирать… Но бывают и такие, у которых объяснение только одно. И тут уж надо принимать его, нравится это нам или не нравится.

— Но в двадцать четыре года!

— Вы считаете — это мало?

— У меня сыну восемнадцать. Он еще совсем ребенок.

— Завидую вашему сыну. Он может себе позволить быть ребенком. Но это исключительно ваша заслуга… Ведь и восемнадцать — это в иных случаях очень серьезный возраст. Я в восемнадцать получил первый срок… За драку…

«Нашел чем хвалиться» — подумал Лежаев.

— Думаю, что ваш характер был виден уже в четырнадцать, — сказал он.

— Не в четырнадцать, Александр Сергеевич! — опять закашлявшись, сказал человек. — Не в четырнадцать, а в семь или даже в пять!

— Вот видите. Тут-то другое дело. И другая репутация.

— Репутация! Что можно сказать по репутации! У Виктора Семеновича Антипова всегда была репутация порядочного и неподкупного человека. Как оказалось, незаслуженно. Некоторые его друзья здорово обожглись на этом.

«Раздвоение личности!» — вздохнув, подумал Лежаев.

— Если вы правы, — сказал он. — Если вы правы… То где же это все? Как это вообще можно скрыть? Или…

— В том-то и дело, — жестко перебил человек. — Что скрыть ничего нельзя. Понимаете? Все когда-нибудь откроется… Ну, не буду загружать вас своими проблемами. Лучше вернемся к нашим баранам. Баранам с золотым руном, так сказать… Если все пойдет хорошо, мы с вами заработаем неплохие деньги, правда? На ресторан вам хватит, — он сухо засмеялся.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — по привычке сказал Лежаев, но собеседник уже повесил трубку. «Хам!» — сказал Лежаев вслух и стал рыться в стопке дисков с комедиями. Настроение было прекрасное. «Как только придут деньги, надо будет перевести телекомпании пятнадцать тысяч, — подумал он. — Надо не забыть!»

В эту самую минуту небо над Новосибирском, где было на четыре часа позже, потемнело.

Наступал вечер. На востоке было совсем сумрачно: контуры облаков стали неразличимы. Зато на западе красиво чередовались нежно-розовые и сине-дымчатые пятна: небо здесь было похоже на бок какой-нибудь левретки — изысканной дрожащей собачки с такой тонкой кожей, что она кажется голой в тех местах, где нет узора.

Сидевший у окна пригородного автобуса симпатичный молодой человек в дубленке рассеянно посмотрел на небо и удивился его красоте, хотя думал в этот момент совсем о другом. Он очень устал, мотаясь до института и обратно. Кроме того, он побывал в архиве и выписал некоторые интересные детали дела Штейнера. Его постоянно мучила необходимость вспомнить что-то важное. Впрочем, Михайлов подозревал, что это мозг хитрит с ним — делает вид, что в этой истории есть за что цепляться. Он вполне допускал, что мозг способен на такие выкрутасы.

Впереди зажегся красный свет. Автобус остановился у большого рекламного щита.

«Впервые в Новосибирске! — Щит был богатый, хорошо освещенный. — Только два выступления! Человек, который перевернул наши представления о реальности! Профессор французской академии парапсихологии — крупнейший специалист мира по паранормальным явлениям! Только в ДК «Сибиряк»!»

— Дурдом! — вздохнул Михайлов и вдруг понял, что беспокоило его все эти дни. Правильно! Дурацкие показания блаженной Суботихи. Неизвестно, остались ли они в деле, но все в деревне знают, что она их давала. Эта тихая, но неглупая старуха говорила такие странные вещи, что от нее просто отмахнулись, тем более, что она попивала после смерти мужа… Но не много ли странностей для одного воскресного летнего утра?

Михайлову захотелось, чтобы автобус помчался, невзирая на светофоры. Таким уж был корчаковский участковый — любопытным…

А Елена Дмитриевна Корнеева спала в это время в своей любимой позе — отбросив руку в сторону. На руке виднелись следы уколов — это постаралась бригада «Скорой помощи», которую вчера вечером Михайлов вызывал в Корчаковку. Елене поставили диагноз «гипертонический криз», потому что было высокое давление и потому что такой диагноз, как «доходящее до обморока изумление» номенклатурой медицинских заболеваний не предусмотрен.

Елена заплатила врачам «Скорой» двести рублей и они довезли ее до квартиры мертвой Нины. Перед тем как уехать, она даже шутила. Сказала Михайлову: «Запомните номер! Вдруг это та самая машина?» «Тихо, тихо! — сказал он ей. — Потом поговорим, когда поправитесь. Завтра! Сейчас молчите, силы берегите».

Ветер дул без перерыва.

С Ледовитого океана шла зима.

— Ну, вы даете! — в дверях стояла Аня и качала головой с радостным удивлением. — Я думала, только молодые могут столько спать! — Сказав эти слова, она сильно смутилась. — Я имею в виду…

Елена засмеялась. Она считала, что выглядит молодо, поэтому пока не комплексовала. Более того, глядя на свои фотографии десятилетней давности, она поражалась: «Боже, какая чумазая! А щеки! А прическа! И эта девушка пользовалась у мужчин популярностью?!»

Самое интересное, что так и было: та чумазая нравилась мужчинам. Молодым, взрослым, пожилым — разным… А нынешняя холеная дама с безупречной прической и почти без щек — не очень.

Она успокаивала себя тем, что сама отсекает «всяких голодранцев» — то есть значительно ограничивает выбор, сужает горизонты. «Раньше могла кокетничать с кавказцем — владельцем раздолбанной «копейки». Теперь он и посмотреть в мою сторону боится!» Она даже себе не признавалась в том, что и такое внимание уже показалось бы ей нелишним. Но главное: не было теперь ни в теле, ни в глазах, ни в повадках той радостной и заманчивой энергии, на зов которой и должны, наверное, лететь мужчины. Она однажды слышала, как Митя говорил по телефону какому-то своему другу: «Глядит, как змея. Словно все уже в этом мире знает. Это не сексуально, брат». Он имел в виду не Елену, но, видимо, ее ровесницу.

Она тогда тихо закрыла дверь. Настроение весь вечер было плохое…

Аня стояла в дверях и улыбалась. Это была некрасивая девушка среднего роста, худенькая, но худенькая неприятно: то ли слишком костлявая, то ли излишне жилистая. Не Курникова, одним словом. Волосы темно-русые, неинтересные, на лбу прыщики, тщательно замазанные дешевым тональным кремом. Ногти подстрижены под самый корень — студентка медицинского института… «Надо купить ей хорошего крема, — решила Елена. — И хорошей пудры».