Линч вернулся на съемочную площадку «Твин Пикса» в марте 1991 года, чтобы снять финальную серию сезона, понимая, что, скорее всего, она будет последней. Перспектива окончания не склонила Линча к тому, чтобы закруглиться, наоборот, он решил оставить финал еще более открытым. Фрост работал над текстом с главными сценаристами шоу, Робертом Энгельсом и Харли Пейтоном, но Линч сильно все переписал и даже импровизировал на съемках. Для начала он вернул весь клан Палмеров и Даму с поленом. Сцена в забегаловке из пилотной серии воспроизводится слово в слово в тревожном дежавю. В Черном вигваме, о котором много говорилось в предыдущих сериях как о некоем чистилище мира духов, как выясняется, и находится линчевская Красная комната. Почти половину серии (до сих пор, наверное, одного из самых сумасшедших и пугающих часов на телевидении всех времен) Купер ходит по зашторенным уголкам Красной комнаты/Черного вигвама, где мерцает свет, все говорят задом-наперед, кофе становится вязким как деготь, а время, похоже, замерло. Он встречается со сверхъестественными силами сериала, БОБом и Человеком не отсюда, а также с «версиями» Лоры и Лиланда с глазами, как у вурдалаков, и своим собственным злым двойником. Два Купера бегут друг за другом по вигваму, но наружу выходит только один. «Твин Пикс» заканчивается сценой, в которой Купер, вернувшись в комнату отеля, бьется головой о зеркало ванной комнате и маниакально смеется при виде БОБа в отражении в разбитом стекле. Линч заканчивает сериал, возвращая его в русло своих обсессий, стирая часы причудливых странностей резким, леденящим поворотом ко внутренней тьме.

За время, прошедшее между созданием «Синего бархата» и «Твин Пикса», Линч стал авторитетной публичной фигурой — неожиданный поворот событий для режиссера, когда-то связанного с кругом авторов полуночного кино, а затем с одним из самых грандиозных провалов в истории Голливуда. Роман с актрисой и супермоделью автоматически сделал его интересным прессе. Голливудские фотографы увековечили его отношения с Изабеллой Росселлини в позах, которые с неизбежностью выглядят линчевскими. На одном одновременно нежном и тревожном портрете пары, снятом Хельмутом Ньютоном, у Росселлини закрыты глаза, а лицо обращено вверх под углом; Линч с его фирменным чубом и полускрытым лицом держит на шее возлюбленной руку, готовый то ли приголубить ее, то ли сделать что-то зловещее. На более игривом снимке Энни Лейбовиц, которая помогла закрепить за Линчем статус самого любимого Америкой чудаковатого гения той эпохи, Росселлини в платье с опущенной лямкой одной рукой обнимает Линча, одетого в черную водолазку, горло которой почти полностью закрывает его лицо.

Те пять лет, что Росселлини и Линч были вместе, они жили на разных концах страны. «Я не знаю, чем он занимается в Лос-Анджелесе», — говорила она репортеру «Вэнити Фэйр» в 1987 году, через год после начала их отношений. Но Линч часто приезжал к ней на Манхэттен и в ее загородный дом на Лонг-Айленде, в курортном местечке Беллпорт. Невозмутимая телегеничная Росселлини способствовала созданию имиджа Линча, обсуждая с журналистами их совместную работу. Она журила его за молчаливость во время парных интервью («Дэвид, ты сейчас слишком загадочный»), называла его «умиротворенным, спокойным, очень милым человеком», а также рассказала, что он истерически смеялся на протяжении всей жестокой сцены секса Фрэнка с Дороти в «Синем бархате»: «Дэвид одержим одержимостью. Она кажется ему невыносимо смешной». Давая одно из самых точных описаний Линча, она отзывается о нем как о «человеке, который живет довольно простой жизнью, так, чтобы не приходилось о ней думать лишний раз, — чтобы можно было просто сидеть и следовать за своими видениями». Линч порвал с Росселлини в 1991 году, оставив ее «с разбитым вдребезги сердцем», как она пишет в мемуарах 1997 года «Немного обо мне». В этой книге она говорит о нем с любовью, но также подкрепляет его образ отрешенного гения: «По остекленению, которое часто находило на его глаза, я всегда понимала, что он меня не слушает. Я подозреваю, что он пребывает в других измерениях».

Очерки о Линче со времен «Твин Пикса» сосредоточены на комплексах и странностях. Майкл Онткин, игравший в сериале роль шерифа, рассказывал «Роллинг Стоун», как однажды, как раз когда они собирались включать камеру, Линч залез в карман и вынул оттуда «ухо из „Синего бархата“». Линч поправил журналиста: это было другое ухо. Ему его кто-то прислал, «и так вышло, что оно оказалось у меня в кармане». Другая многократно повторенная история гласит, что у Линча на столе хранится заформалиненная матка. Это, как выяснилось, подарок от Раффаэллы Де Лаурентис: ей сделали операцию по удалению матки, и она решила, что Линч оценит такой подарок. (Двадцать лет он все еще отвечал на вопросы про матку: «Она никогда не стояла у меня на столе, — говорит он в 2007 году. — Она где-то в доме».)

Если журналисты не сосредотачивались на предполагаемой странности Линча, то обращались к его странной нормальности. Как будто переняв его собственный метод, они простукивали фасад кротости в надежде найти извращенную изнанку. Типичный нарратив выглядел так: Линч — человек привычки, наслаждающийся простыми радостями жизни, хотя привычки его настолько обсессивны, что граничат с патологией. Он рассказал Джею Лино на шоу «Сегодня вечером», что семь лет подряд пил шоколадный молочный коктейль в серебряном бокале каждый день в 2:30 пополудни в кафе «Бобс биг бой» в Лос-Анджелесе. Он также сообщил, что часто ел каждый день одно и то же (на тот момент это был сэндвич с тунцом), пока ему не надоедало и он не переключался на что-то новое. (В конце 2001 года, когда другой журналист решил справиться о его диете, он перешел на «салат, пропущенный через „Куизинарт“,[29] так что вкус у всего одинаковый».) Но готовить дома строго запрещалось: «Запах еды, — когда у тебя стоят картины или даже записи, — этот запах впитывается во все мои работы. Так что я ем еду, для приготовления которой не нужно включать плиту». Его дом на Голливудских холмах выглядел по-спартански, практически пустым. Это было до того, как он стал делать свои столы, стулья и лампы; так как он редко находил мебель, которая ему нравилась, он оставил дом немеблированным: «Мне нравится ощущение настоящего, ничем не занятого пространства. Я в восторге от того, как живут японцы».

«Синий бархат» должен был дать Линчу новые возможности, но проект за проектом разваливался — во многом из-за финансовых неурядиц его прежнего покровителя, Дино Де Лаурентиса. Но он находил чем заняться в других сферах. Благодаря Росселлини он познакомился с Лео Кастелли, на тот момент самым влиятельным арт-дилером в стране. Кастелли впечатлили картины Линча. «Он знает, что делает, — сказал он „Вэнити Фэйр“ и добавил: — Хотелось бы знать, как он до этого дошел; не из головы же Зевса он родился». В феврале 1989 года, к ужасу нью-йоркского арт-истеблишмента, Кастелли удостоил Линча персональной выставки в своей галерее в Сохо («Пришла эпоха дилетантов», — язвил один обозреватель, сетуя на «вымученную наивность» картин). Примерно за год до того, как «Твин Пикс» появится на экранах, Линч сыграл вместе с Росселлини в инди-драме «Зелли и я» Тины Ратборн, которая в будущем снимет несколько эпизодов «Твин Пикса»; он снял несколько атмосферных рекламных роликов духов «Келвин Кляйн Обсешн», продолжал еженедельно рисовать комикс «Самая злая собака на свете» для «Эл-Эй ридер»; еще поставил авангардный мюзикл «Индустриальная симфония № 1» в Бруклинской академии музыки, где были карлик, пилящий дрова, летающие куклы, обилие дыма и тумана, музыка Анджело Бадаламенти из «Твин Пикса», журчащая в устах Джули Круз, поющей из багажника автомобиля, и проекции сцен с Лорой Дерн и Николасом Кейджем из только что снятого фильма «Дикие сердцем».