Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда ей удавалось читать мысли, иногда перед глазами проносились фрагменты будущего, иногда чужая боль пробиралась и к ней под ребра. Который год растет горб на спине – это тяжесть мира вгрызается в позвоночник, это чужие охи и стоны накапливаются под кожей, это наказание…
Берта легко бы отпустила Соню на месяц, но душа подсказывала – девочка не вернется. Третья бутылка слева на второй полке – пузатая, зеленая, наспех запечатанная сургучом, может многое рассказать об этом.
Берта, конечно, знала, на что решилась Соня, и дала ей возможность совершить задуманное. Гранаты на туфлях? Они были идеальны и прекрасны, горели бордовый огнем все до одного, и никаких претензий к мастеру быть не могло, но требовалось уйти, оставить девочку одну… Если слишком много боли, то тяжело взлететь. А что ж тогда делать с крыльями, растущими за спиной?
«Я приготовила бутылку, потому что тебе нужно следовать за своим кенаром, он проложил путь. Я знаю это, я сама выбрала ему новый дом. – Берта пригладила складки на юбке, постояла немного, а затем направилась в комнату Сони. С каждым шагом становилось тяжелее дышать, но завтра полегчает, утро всегда благодарит за добро. – Ты совершала многое, когда ветер гнул тело к земле. Теперь, Соня, соверши еще больше, когда на небе появится солнце. Горестей станет меньше, да, но равновесие еще ни раз заявит о себе, слишком уж тяжелая у тебя судьба».
Уже подходя к двери, Берта услышала красивое и выразительное пение Сони. Нет, этого кенара тебе не обучить, им займется Аглая, на прошлой неделе она неплохо тянула ноты в церкви.
– Я готов возместить убытки, – тихо перекривила Берта Николая Степановича и фыркнула. – Знал бы ты, сколько стоит любая пара моих туфель… Зачем мне твои деньги?
Открыв дверь, она зашла в комнату. Соня сразу оборвала пение и встала, белый кенар, сидевший в клетке, тоже перестал издавать свои «тьють-тьють-тьють» и замер.
– Я уже почти закончила. У него неплохо получается, жаль пока недолго. – Соня перевела взгляд на птицу.
– Ты помнишь, к нам приходил мужчина с девочкой? Они купили оранжевого хохлатого кенара? – спросила Берта, внимательно следя за движениями Сони и выражением ее лица.
– Да.
А как забыть, если они забрали Хвостика… Теперь он дарит свое внимание и песни им. «Я очень надеюсь, что тебе хорошо в их доме, и ты ни в чем не нуждаешься», – подумала Соня и посмотрела на Берту. Отчего хозяйка заговорила об этих покупателях? А вдруг они хотят вернуть Хвостика? Вот была бы удача!
– Мужчину зовут Николаем Степановичем, он человек военный, но со службы ушел. Он приходил сейчас.
– Что-то случилось?
– Кенар отказывается петь. Не каждому подходят чужие стены. – Берта уловила в глазах Сони волнение и осталась этим довольна. «Посмотрим, что сейчас запоешь ты. Однако не слишком радуйся. Во-первых, мне будет тяжело на это смотреть. А, во-вторых, равновесие уже ждет тебя за дверью моего магазина. Мне ничего не стоило отобрать у тебя беды, но я не имела права лишать тебя выбора. И ты его сделала». Немного помедлив, выдержав паузу, Берта добавила: – Николай Степанович предлагает тебе пожить в его доме месяц. Он хочет, чтобы ты вновь обучила кенара. И я склонна дать ему согласие, мы несем ответственность за товар и не лжем покупателям. – Глаза Берты хищно блеснули, будто именно в эту минуту кто-то посмел заподозрить ее в нечестности.
«Я увижу Хвостика?.. Да, я его увижу! – стремительно пронеслась первая мысль, а уж затем посыпались другие: – Но как я буду жить в чужом доме? А, впрочем, все дома для меня таковы… А кто поможет Берте убирать по утрам пух и пыль? Кто накормит птиц, а их сейчас много… – Соня нахмурилась и закусила нижнюю губу. – Месяц с Хвостиком. Столь долго!»
– А где они живут?
– Относительно недалеко. За птицами присмотрит Аглая, дочь булошника. Я поговорю с ее отцом, не думаю, что он будет против. Когда у тебя четыре сына и две дочери, то ты рад-радехонек пристроить хотя бы одного отпрыска. К вечеру собери вещи, Николай Степанович придет за тобой.
Считая разговор оконченным, Берта покинула комнату. Ее шаг был тяжел, и на лестнице отчетливо слышался стук ее крепких и широких каблуков.
– Хвостичек, я не знаю, как изменится моя жизнь завтра, может, и правда беды покинут меня… Но мы увидимся и очень скоро. Как я страшусь перемен, и как я их желаю, – прошептала Соня. – Месяц. Мы будем вместе месяц…
Подхватив клетку с белым кенаром, она отнесла ее в магазин и заняла свое место у прилавка. Теперь ее очередь встречать посетителей. Но был вопрос, который мучил давно, и не хотелось уходить, не узнав на него ответ. Бросив на улицу быстрый взгляд – вроде покупателей не видать, Соня быстро поднялась к Берте и осторожно приоткрыла дверь.
– Заходи, – раздался скрипучий голос.
– Я только хотела спросить, – переступив порог, остановившись, произнесла она. – Вы говорили, что ни в коем случае нельзя разбивать бутылки. Вот эти. – Соня указала на полку, где стояли и открытые, и запечатанные бутылки. – А почему?
– Никогда не стоит выпускать на свободу то, что пропитано злом, – ответила Берта, усаживаясь на кровать. – Очень давно я принимала деньги за месть, и вот теперь посмотри на мою спину, она сгорблена и болит…
– За какую месть? – не поняла Соня.
– Беды всегда можно отдать другому человеку. Кто-то хочет подарить их врагу, а кто-то другу. Довольно часто зависть и ненависть оказываются сильнее чести и рассудка. – Берта легла на кровать, вытянула ноги и закрыла глаза. – Опять дожди зарядят на неделю, подай шаль, укроюсь.
Соня взяла со стула вязаную паутину шали, встряхнула ее, расправляя, и накрыла им плоскую грудь Берты.
– А как отдать беды, разве это просто?
– Не всегда просто, и добро, и зло требуют усилий. Но это возможно. Если выбранный человек вдохнет воздух из бутылки, если его легкие наполнятся чужим страданием, то судьба возьмет то, что не принадлежало ей ранее. Именно поэтому я закапываю бутылки на кладбище – мертвое надобно хоронить.
– А если… кто-нибудь найдет, откопает? – Соня ярко представила эту картину: несчастный человек стоит рядом с плотной чередой кустарников, под его ногами лежат открытые бутылки, а над головой – рой кошмаров и ужасов. – Такое может случиться.
– Забыла сказать, – Берта усмехнулась и подтянула шаль к подбородку. –