Важно, на мой взгляд, объединиться этим двум бедам, двум позициям, двум правдам: «я не хочу умирать» и «я не хочу убивать», чтобы попробовать решить проблему вместе или хотя бы подать пример другим людям, ведь она разрушает, как минимум, двоих.

Я не оправдываю насилие. Я не оправдываю себя, я несу наказание за свои поступки. Я расплачиваюсь за свой выбор и свои действия. Я не защищаю никого, каждый будет расплачиваться сам. Это попытка посмотреть на ситуацию шире. Есть действие, а есть его последствия. Мужчина тоже имеет право на слово. Порой страдает не только тот, к кому применили насилие, но и тот, кто его применил. Порой насилие закладывается в нас с детства – как эхо другого насилия. Те, кто не хочет слушать преступников, их раскаяние, их правду, попросту отрицают в себе людей, ведь преступники – те же люди. Называют монстрами самих же себя, только запертых в клетку. Отвергают самих себя, раскрывающихся с определенными людьми, в определенной ситуации, на определенном уровне развития, в определенном настроении. Что есть человек? А что есть волк? И может ли волк в определенной ситуации укусить? Если человек живет среди волков и сражается с волками, он может стать волком. Если человек-волк долгое время живет среди людей, он способен стать человеком.

Ни у одного из тех, кого я здесь вижу изо дня в день, не написано на лбу, что он убийца, насильник, вор. И когда они покинут это место, то на их лицах не появится надпись: «Я отбыл наказание за убийство, грабеж, изнасилование».

И некоторые, отбывшие наказание за свои поступки в этом месте, выйдут на свободу более свободными, чем те, кто отбывает наказание изо дня в день внутри себя. Но не все. Здесь разные люди и разные выводы, как и там.

Здесь не принято лгать.

Я – человек-волк. Не судья и не адвокат. А это проблема, серьезная проблема, у которой нет решения. Я не создам решение, я всего лишь муравей-каторжник. Но не будучи рабом, я чувствую за собой силу, озвучивая правду, и эту силу я вкладываю в каждое написанное мною слово. Я сам – часть этой проблемы.

Недавно я проанализировал еще вот что: сколько себя помню, читая статьи про убийц, маньяков и прочих монстров, существующих в наше время или существовавших ранее, примеряя на себя их жизни, пути и поступки, я боялся не их, а самого себя. Меня больше пугало не то, чтобы смотреть глазами жертвы, а то, чтобы смотреть глазами убийцы на жертву. Однажды я даже сказал про себя: «Не читай больше об этом, это не твоя жизнь. Ты – другой».

Сегодня утром проснулся и понял, что мне не хватает моей работы. Мне нравилось работать, благодаря этому я достигал своих целей, благодаря целям я зажигал себя и горел. Реализация себя через смысл и общение с людьми. Я боролся с трудностями, работая. Я боролся с ленью. Сейчас у меня уже другая работа, но я до сих пор борюсь с трудностями. Задумался: когда борешься, ощущаешь себя живым. Когда справляешься – знаешь, что ты можешь. Потрясающее чувство. Мне не хватает людей, отсутствия которых я даже не ощущал в своей жизни, будучи свободным. Я мог не видеться месяцами со своими родными. У меня не было ощущения, что в какой-то момент меня подстрелили, пули прошли через мое тело и оставили дыры, где каждая дыра – родной человек: мать, отец, брат, Дора. Да, Дора – тоже дыра. Как человек, который чувствует сейчас мир не только своим горем, но и горем близких людей, могу подтвердить, что призраков не существует – иначе я бы давно встретился с ней. Ни разу я не видел Дору после того, как убил ее. Ни во сне, ни в своем бреду, кажущемся явью. В этом бреду я порой вижу, как надзиратель открывает камеру, подходит ко мне и пытается меня задушить, пока я сплю. Я открываю глаза – никого нет. Меня окутывает страх оттого, что никого нет, что я один в темноте и никто не пытается меня задушить.

Мне неприятно читать, когда мать пишет, что была на могиле у Доры, выпалывала сорняки, сажала цветы и читала молитву. Не знаю, было бы мне приятно, если бы она всего этого не делала и место, где похоронена Дора, оставалось бы заросшим. Такое ощущение, что обосрался я, а мои штаны стирают близкие – и понимают, что их не отстирать. Когда я смотрел фильмы, где мужья убивают своих жен, там не было показано всего этого. Почему?

Есть вещи, о которых я жалею: например, встреча с Дорой. Старик говорит, что можно было встретить другую Дору, и встреча с детством и собой была бы неминуемой. Я жалею о том, что перед каждой тявкающей собакой я падал на четвереньки. Порой жалею и о том, что мне не хватило мужества в тот момент, когда я лежал на полу возле Доры, ударить себя ножом в сердце или перерезать себе горло. Можно было выброситься из окна – была такая мысль. Меня пугала боль, но еще больше меня пугала неизвестность.

Надеюсь, у меня хватит мужества жить. Это трудно, но, если хочется жить, нужно жить и внутри носить смысл – это мой щит. Иначе меня мои же сожрут. Я наблюдал, как мужчина в возрасте, который отбывает наказание за убийство соседа… скорее всего, его подставили, на него посмотришь – кажется, даже жука не способен задавить, хотя внешность порой обманчива… так вот он начал жалеть себя, много плакал, жаловался, просил, чтобы его перевели из одной камеры в другую – везде ему было тесно. Будто рыл себе могилу голыми руками в лесу среди своих же – они увидели, что он роет, и подошли к нему с лопатами, чтобы помочь. Сначала началось психологическое давление – я знаю, что это такое: «Отец, что это тебе везде тесно, может быть, ты нас избегаешь, может быть, лицом не вышли, чтобы жить рядом с тобой?» А он – трусливый, совершенно неконфликтный, прыгающий с места на место, как заяц – начал оправдываться, лгать, не смотрел никому в глаза, когда к нему обращались. В общем, это хороший пример того, чего здесь делать не нужно и кем здесь лучше не быть. В этом месте желательно не пробуждать в людях тех, кого не хотелось бы в них увидеть, своей слабостью. Здесь слабости