Когда запись заканчивается и диктофон входит в режим автостопа, Клара едва не сползает со стула, вид у нее пьяный и страшно сонный. Открывает глаза и смотрит сквозь их разноцветную синеву так растерянно, что мне приходится податься вперед и забрать ее лицо в ладони. Мы состукиваем лбы и принимаемся тереться носами. Ее кожа пахнет киви.

Когда я уже на улице хочу запихнуть ее в такси, она внезапно противится.

Не-ет, бормочет она, все прекрасно, но я, пожалуй, переночую у подружки. Только не дергайся, ладно?

На такое я не рассчитывал. Не самый лучший момент признаться себе, что не хочешь оставаться один. Такси отъезжает, я прижимаю лицо к стеклу и вижу, как Клара на перекрестке становится все меньше и меньше. В последний миг она коротко салютует мне.

Звонок каждый раз пугает меня до полусмерти. Я ведь целыми сутками его слышу и поэтому каждый раз забываю, какой он пронзительный. Жак Ширак вскакивает и мчится к двери, заходя то справа, то слева, вертит хвостом. Каждый вечер, вскоре после наступления темноты, Клара приходит за очередной дискетой. Она звонит, чтобы удостовериться в том, что я контактоспособен. Потом забирает пса на долгую прогулку.

Еще светло. На настенных часах полчетвертого. Поднимаюсь во весь рост, опять приседаю. Ноги у меня онемели и больше не держат. Ковыляю кое-как следом за псом, в ляжках начинает покалывать. На лестничной площадке стоит нечто в лакированной прическе черноволосого пажа, в юбке в красную клетку и в сапогах по колено. Узнаю ее только по сапогам. Не закрывая двери, пячусь в квартиру и прохожу на кухню.

Для меня это шок. Значит, она все-таки существует, та Клара, что появилась первой, та, что выглядит, как Мата Хари и сумела понравиться мне одним своим голосом. А вот ее теперешнее воскрешение мне, напротив, совсем не нравится. Она треплет Жака Ширака по загривку, а он норовит ткнуться мордой ей между ног. Интересно, как ей удалось запихать длинные волосы под парик. Может, пажеская головка как раз натуральна, а золотая грива поддельна, и так, значит, было с самого начала. Приходит ко мне на кухню, садится к столу.

В чем дело, говорю, давай проваливай.

Полегче на поворотах, добродушно возражает она, в конце концов, это моя квартира.

А что за маскарад, спрашиваю, и почему ты так рано.

Иду на вечеринку, а кое-кто из тамошних знает меня только в таком образе.

В говенном образе, говорю.

Стою, прислонясь к холодильнику, садиться у меня нет охоты.

Может, тут найдется что-нибудь поесть, спрашивает.

Нет, отвечаю.

Да ладно, говорит, что-то же ты ешь!

Чувствую выброс адреналина.

Ладно, говорит, придется тебе объяснить. Вечеринка состоится ЗДЕСЬ. В девять. У меня сегодня день рождения.

День рождения у тебя в самом конце февраля, говорю.

Аффектированно всплескивает руками.

А отпраздновать его хочется сейчас, говорит.

Большая голова Жака Ширака лежит у нее на коленях, смотрит он на нее умильно, снизу вверх, смотрит, вывернув глаза так, что видны белые бороздки на нижнем веке, и отчаянно насупив брови. Когда она резко встает, то довольно сильно поддает ему по подбородку — и поделом. Ставит на плиту кастрюлю, и я покидаю кухню. Слышу, как булькает, начиная закипать, вода. Слышу, как она лезет в холодильник, слышу, как радуется, обнаружив шеренгу бутылок с апельсиновым соком. Она на взводе, это меня нервирует.

Возвращаюсь в гостиную, достаю со стеллажа диктофон и милые моему сердцу кассеты. Сейчас я превращусь в два гигантских уха, связанных между собой тонким проводком и подобно розовой бабочке опустившейся на темно-синий диван. Подобно бабочке, приобретающей все более радужную окраску по мере того, как в глубине ушей набирает силу мой голос. Льющийся из ЧЕРНОГО микрофона. Подобно ОДНОЙ бабочке. Лишь правое ее крыло становится все пестрее, тогда как левое остается бледно-розовым.

Мы отправились ужинать, говорит мой голос на кассете, и Герберт заставил меня наизусть запомнить маршрут. Пока я мысленно мчался по городским трассам и окружным дорогам, остальные изучали меню. Росс заказал на закуску улитки по-французски, а Джесси, услышав это, вцепилась руками в скатерть, сложила ее конвертом и потянула на себя, пока все на столе не смешалось в одну кучу-малу, посуда и столовые приборы полетели на пол, а из-за соседних столиков на нас уставились во все глаза.

Когда, цыкнул на нее Росс, ты научишься вести себя на людях?

На лице и на открытых участках тела у него выступили вены. Выглядело это так, словно он внезапно запутался в крупноячеистой сети, сплетенной из толстых шнуров. Кельнер помчался за тряпкой и чистыми приборами.

С улитками я дружу, пролепетала Джесси.

Черт побери, сказал Герберт Россу, в таком случае закажи устрицы.

Джесси аккуратно расправила скатерть, люди за соседними столиками вернулись к еде, кельнер принес виски. Вена, дорога А-2, Клагенфурт, заправка, Виллах, перевал Плёкенпасс, Тольмеццо, дорога А-23, Удине, дорога А-4 по направлению к Венеции, а не к Триесту.

Клара заходит в комнату, похоже, она решила прибраться. Замечаю, что она покачивает бедрами, раньше я за ней такого не наблюдал.

Может, хватит вертеть жопой у меня под носом, говорю.

А слова гудят у меня в мозгу, уши у меня заткнуты, я нахожусь в замкнутом пространстве собственного черепа. Останавливаю «воспроизведение».

Не бери в голову, говорит, это не нарочно. В этой обуви у меня получается так, и только так.

Это ложь. Она движется иначе, чем всегда, она взволнована, она в предвкушении. Может, конечно, все дело в дурацкой вечеринке. Надеюсь, что никаких опрометчивых решений она не приняла. Прибавляю громкость, закрываю лицо руками. Так я могу и вовсе забыть о том, что она существует.

То, что машина бронирована, мы обнаружили только на заправке, где-то на дороге А-2 за Клагенфуртом. До итальянской границы нам разрешили заправиться еще раз, а дальше нам было строжайше запрещено подъезжать к бензоколонкам и уж подавно к мотелям. На заднем сиденье имелась две полные канистры. За едой побежал Шерша, Герберт дал ему кредитную карточку на неизвестно чье имя и с пин-кодом, начинающимся с четырех нулей. Пока закачивалось горючее, я обошел машину и хорошенько ее рассмотрел. Нечто среднее между грузовичком и джипом, черная, с отличным ходом, и на дороге ты возвышаешься надо всеми. Я подергал дверцу кузова, не слишком удивился бы, окажись она заперта. Она, однако, открылась, в кузове было пусто. Лишь приглядевшись, я обнаружил, что дверца укреплена изнутри примерно метровым стальным листом. И весить она должна была вместе с ним несколько центнеров. Я открыл капот и увидел там аналогичную конструкцию. Да и под обивкой водительской и пассажирской дверей, как выяснилось, прощупывалось что-то стальное. И все стекла были вдвое толще обычных. Пуленепробиваемые.